А впрочем…. И я бы мог.… Все сходится: мое лицо в нише пирамиды, колечко из каролино-бугазского детства, ныряльщик. Ныряльщик! Уж не Милорада ли это работа? Надо лишь решиться, протянуть руку и взять, она ведь согласна, не просто согласна, она хочет, просто призывает взять ее. Чуть больше решимости, и я бы мог… Но Мастер, Мастер, стирающий свое имя с надгробных плит, Мастер, убегающий от меня, как от чумы. Неужели мы так и не встретимся и все мои поиски не больше, чем ловля пустоты, фата-моргана, дрожащий мираж в пустыне? Ты гоняешься за ним, подобно Тане и ее вильнюсским приятелям, и поэтому ничем не отличаешься от них. Нет, ты хотел бы думать, будто с тобой все обстоит по-иному, будто разница между ними, начинающими дурачками и тобой, многоопытным, умудренным психометристом, такая же, как между обезьяной и человеком. Да, ты сам, сам возвел поиск Мастера во главу здания психометрии, ты превратил его в основу основ, фундамент всего строения, но ты, ты то сам знаешь, что это не так! Оттого старые «психи» и не приняли твой учебник, он слишком не совпадал с их представлениями о психометрии. Но зато насколько он совмещается с мировоззрением Абая, как хорошо вписывается в него поведение Игоря Большого, Видмантаса, Мирзы, неизвестного шарлатана в башне над Днестровским лиманом! Сам того не зная, ты подвел психометрическое обоснование под их действия, придал им значение и вес. Нет, не зря, не зря твой учебник не подпустили на пушечный выстрел к серьезным школам. Твоими почитателями стали начинающие, вслепую бредущие по лабиринту. Им, вслед за тобой, показалось, будто главное в психометрии это найти того, кто принимал бы за них решения, указывал, что есть, с кем спать, кого любить, а кого презирать и опасаться. Но разговор сейчас не о них, а о тебе. Ты ведь давно ждал этих слов, но боялся произнести их, убегал, скрываясь от себя в завалы книг. Есть в тебе некая ущербность, отсутствие цельности, толкающее на поиски Мастера. Мир шелестит мимо твоих глаз, картины сменяют друг друга, точно в галерее, а ты, бесстрастный экскурсовод, холодно взираешь на них, так же безучастно, как перелистываешь страницы истории Реховотской крепости. Жизнь не оставляет царапин на стеклянной оболочке твоей души, холодно, без любви и ненависти, ты рассматриваешь окружающих, расставляя оценки и вынося суждения. Вот, вот оно ключевое слово – без любви! Кого ты любил в своей жизни кого? Веру? Ты хотел ее, это да, желал ее ласк, ее обожания, но любил ли ты ее саму, Веру, такую, как она есть? В центре ваших отношений всегда был ты, Вера лишь заполняла выделенную для нее эмоциональную нишу, утоляя голод чувственности, но не более. Она так и не стала в твоей жизни главным, тем, ради чего стоит поступиться или уступить. Когда она вписывалась в созданные тобой же рамки, ты был доволен, выбивалась из них – сердился. Но ее саму, Веру, ты никогда не любил! — 374 —
|