Каждая мысль, посещавшая меня во время этих бессчетных часов, заполненных вдохновением, принадлежала, в конечном счете, самому Богу. Самому Благу. И вот что Он мне повелел в отношении этих бродяг… нет, нет, я ничего не скажу. Просто знаете, после всего этого в душе моей поселилась лютая ненависть к этим вонючим отбросам — лютая ненависть — я лелеял ее во тьме моего убежища. Она росла и как бы кристаллизовалась, фокусировалась во мне. И эта моя злоба, эта моя ненависть — они были богодухновенны, Господь поселил их в моей душе своею собственной рукой. X6 октября 1952 года. Мул умирает. Юкрид хоронит скотину и ту палку, которая ее сгубила. Куча вынутой земли у подножия водонапорной башни отмечает место захоронения. Отец Юкрида строит карточный домик высотой в двадцать три этажа. Всю ночь до утра он сидит возле своего шедевра с низко опущенной головой. Утренняя заря золотит атласную бумагу карт. Па забил Мула до смерти осенью, когда листья на деревьях отливали медью и золотом. Я хорошо это помню, потому что если бы не опавшие листья, влажные от утренней росы, то я не смог бы дотащить тушу Мула до водонапорной башни. Па бил скотину со скотским остервенением. Полагаю, он в конце концов просто сломал ей хребет. Взяв лопату с длинной ручкой, я принялся копать, временами отвлекаясь от тяжкого труда могильщика для того, чтобы еще раз вглядеться в остывшие глаза Мула. Мул был мертв, а мертвецов следует хоронить, это всякий знает, но глаза… казалось, что его глаза все еще молят меня о пощаде, как будто это я убил бедную тварь, а не мой Па. Лопата еще раз вгрызлась в темную почву на глубине, и когда я откинул ее, на землю упало нечто, сначала показавшееся мне скелетом маленькой собачки. Очистив рассыпавшиеся косточки от ржавой земли, я обнаружил крохотный детский череп — череп младенца, а вслед за ним — полусгнившую лучевую кость и локтевую, соединенную с крошечными блестящими косточками кисти. К тому времени, когда я закончил эксгумацию бренных останков моего маленького братца и аккуратно разложил все косточки на мягком ковре опавшей золотой листвы, я уже всхлипывал без остановки и глаза мои были полны слез. Похоронив Мула, я сложил скелет моего братца в старый ящик из–под столовых приборов, найденный мной в мусорной куче. Я соорудил к нему крышку и взял ящик с собой на болота. Я установил его возле задней стены моего святилища. Там он, мой драгоценнейший спутник, и оставался почти три месяца — то есть до того самого дня, когда она сглазила кобылу Турка и та убежала на болота. В тот день городские нашли мою тихую гавань и разрушили ее. — 102 —
|