|
Подобный бред легко переходит в манию преследования. Нечто похожее происходит и с нормальными женщинами. Самовлюбленная женщина не может допустить, что окружающие не испытывают к ней жгучего интереса, и, если она располагает убедительным доказательством того, что ей не поклоняются, она сразу же начинает думать, что ее ненавидят. Любые критические замечания она объясняет ревностью и досадой. Все ее неудачи происходят из-за гнусных махинаций, и, таким образом, в ней еще глубже укореняется мысль о собственной значимости. Она очень склонна к мании величия или к мании преследования, которая является антиподом первой. Центр ее мира — это она, и, поскольку ей известен лишь ее собственный мир, она становится абсолютным центром вселенной. Однако комедия самолюбования, разыгрываемая женщиной, вредит ее реальной жизни. Воображаемый персонаж домогается обожания воображаемой публики. Женщина, поглощенная своим «я», отрывается от действительного мира, она не стремится установить реальные отношения с другими людьми. Г-жа де Сталь не вкладывала бы душу в декламацию «Федры», если бы подозревала о тех насмешках, которыми осыплют ее «обожатели» вечером в своих дневниках. Но самовлюбленная женщина не допускает и мысли о том, что ее могут воспринимать не той, какой она хочет казаться. Именно этим объясняется тот факт, что, будучи постоянно сосредоточенной на самой себе, она так ошибочно о себе судит и так часто ставит себя в смешное положение. Она неспособна слушать, она лишь говорит, да и то только для того, чтобы разыгрывать свою роль. Это забавно, — пишет Мария Башкирцева. — Я не разговариваю с ним, я играю, и, поскольку он мне нравится в качестве зрителя, я изощряюсь в шутливых, детских выражениях и ужимках. Самовлюбленная женщина слишком пристально вглядывается в себя, чтобы что-то увидеть, но и в других людях она понимает только то, что сама им приписывает. Все то, что она не может отождествить с собой, с собственной историей, остается чуждым для нее. Ей хочется все испробовать: опьянение и муки любви, чистые радости материнства, дружбы, одиночество, печаль и веселье. Но поскольку она неспособна к самоотдаче, ее чувства и переживания искусственны. Разумеется, Айседора Дункан истинными слезами оплакивала смерть своих детей. Но когда она широким театральным жестом бросила их пепел в море, в ней взяла верх актриса. А отрывок из ее книги «Моя жизнь», в котором она рассказывает о своем горе, невозможно читать без чувства неловкости: Я чувствую тепло своего тела. Я выпрямляю обнаженные ноги и смотрю на них, я смотрю на свою нежную грудь, на руки, которые никогда не лежат неподвижно, а вечно находятся в плавном движении, я вижу, что уже в течение двенадцати лет во мне накапливается усталость, что в моей груди заключен неистощимый источник страдания, что мои руки отмечены печалью, и, когда я остаюсь одна, мои глаза редко бывают сухими. — 533 —
|