|
Он не мог успокоиться, напротив, усилилась его агрессивность и непримиримость – качества, проявляющиеся даже при тщательном контроле и возрастающем самоподавлении эмоций. В возрасте, когда большинство ученых вступают в новый этап жизни – пожинания плодов своих исследований, Фрейд еще только доказывал правомерность психоанализа. Наконец, когда дело его жизни начало пробивать себе дорогу, после небольшой временной передышки Фрейд испытал новое потрясение – предательство и уход своих последователей и среди них «первого ученика» – Карла Густава Юнга (Фрейд тогда не мог предполагать, что каждый из отступившихся от него учеников в итоге только подтвердит правомерность идей учителя). Чувство безысходности и разочарования возникало слишком часто. Карл Юнг, Альфред Адлер, Отто Ранк, Шандор Ференци не просто покинули учителя, но всей своей деятельностью, по убеждению Фрейда, наносили вред учению о психоанализе. Каждую их публикацию, книгу, лекцию он воспринимал болезненно. Биографы утверждают, что к 1913 году, году разрыва с Юнгом, Фрейд чувствовал себя особенно плохо и даже обследовался на предмет злокачественной опухоли прямой кишки. Он словно ожидал подобного удара судьбы и настолько тяжело переживал расхождения с соратниками, что обмороки на почве нервного расстройства стали едва ли не регулярными. Дети также не оправдали надежд ученого: к пятидесятилетию он вполне осознал, что никто из сыновей не продолжит его дело. Более того, они не только не подхватили идеи отца, но относились к ним отстраненно, оставаясь сторонними наблюдателями, благополучными бюргерами, не стремящимися к самовыражению. Лишь младшая дочь, Анна, стала впоследствии психиатром, ассистентом и секретарем Фрейда. Избрав миссию помощи, она так и не вышла замуж, пожертвовав личным счастьем ради деятельности родителя. Весьма эгоистичный по натуре Фрейд не раз с горечью задумывался над парадоксальными различиями восприятия жизни у него и его детей. И все-таки самой болезненной областью для Фрейда была его самоидентификация. Он раздваивался между медициной и учением психоанализа. Постоянная практика, прием больных привязывали его к медицине, исследования уводили далеко за ее рамки. Глобальный экзистенциальный вызов для Фрейда состоял в вопросе: будет ли он восприниматься именно тем, кем давно себя считал? Этот вопрос мучил его еще до болезни, а отсутствие ответа было главным ее предвестником. Признание его работ некой частью научного мира вовсе не означало того признания, которого он на самом деле ждал. Фрейд мог не принимать близко к сердцу, что его не понимал Эйнштейн, но он не мог смириться с таким прискорбным фактом, как полное игнорирование его учения известным хирургом Пихлером. Вероятно, таких случаев было немало. Во Фрейде видели ученого, оригинального исследователя и автора книг, но никак не столпа медицины. К слову сказать, уже в 1930 году ему была присуждена премия Гёте, а Нобелевский комитет неоднократно рассматривал его кандидатуру на получение премии в области медицины, но безрезультатно. Это как раз подчеркивает упомянутую выше раздвоенность мэтра. Соответствие внешнему образу внутреннего «Я» – вот что порой становится для людей с активной жизненной позицией моментом истины, за которой легко угадываются мучительные потрясения болеющей души. Ему необходимо было перейти на новый уровень. И именно эту проблему в определенном смысле разрешила болезнь. — 67 —
|