|
Дальше дело было так. Очутились в Ленинграде, а навстречу строгий дядя, искупались в водопаде, а навстречу строгий дядя, всюду, спереди и сзади, в магазине, в зоосаде, в винограде, в шоколаде, на торжественном параде им навстречу — строгий дядя в наморднике. И тогда Чебурек чебурахнулся, и тогда Чебурак чебурехнулся, и опять 'пошли гулять просто так. 322 Три считалки Слыхал звон? Пропал слон, в вагон сел, лимон съел, романс спел, опоздать успел. Шла Маша есть кашу. Шел сзади злой дядя. Взгляд кинул нож вынул, снял шляпу, дал драпу. Жил да был дед Иван. Он любил свой диван. Ел да спал целый век. Вдруг сказал: «Кукарек!» Тихо дышит над бумагой голос детства. Не спеши, не развеивай тумана, если можешь, не пиши. А когда созреют строки -семь бутонов у строки — и в назначенные сроки сон разбудит лепестки, и когда по шевеленью ты узнаешь о плоде — по руке, по сожаленью, по мерцающей звезде — 323 на закрытые ресницы, на седьмую их печать сядут маленькие птицы, сядут просто помолчать V. ИЗ КНИГИ ЖИВОТНЫХ Я ощущал зеленую упругость, самобегущих лап я принимал подачи и видел замки запахов и слышал хоралы. Я забыл, что я им был — способным псом с играющим загривком, стремительным хвостом и точным лаем - нет, я не знал, не знал, что я им был, я был, я просто был, и я бежал и видел замки запахов и слышал хоралы. Отара Мы овцы, бараны, бараны мы, овцы, ведомы, влекомы — такие таковцы, такая судьба — пастухи нас пасут, из каждой травинки растет страшный суд. Да здравствует стрижка, и слава стригущим, и мясо, и шкуру твою стерегущим, пусть знает собака, твой череп грызя, что быть одиноким привыкнуть нельзя. Бараны мы, овцы мы, овцы, бараны, равнины и горы, проекты и планы, а завтра зарежут, не все ли равно, когда впереди золотое руно. 324 О вреде самосознания — Нии-как! Нии-как не смирится душа! Ал-лах! Ал-лах! Почему я ишак! Ии-збавь! Ии-збавь меня — от меня! И-и дай! И-и дай ячменя! Ячменя! — О мой бедный, мой вьючный, как тебя я люблю. Придорожной колючкой я тебя накормлю. Поработай — а после угощу и овсом, лишь бы только мой ослик оставался ослом. Но вот как предпринять столь решительный шаг, чтобы смог ты понять, почему ты ишак? Хорошо, предположим, разобраться мы сможем, почему ты животное, в чем твоя подноготная. Не пройдет и минуты, злой шайтан постарается, и тебе почему-то быть ослом не понравится, забрыкаешьдя ногами и ушами заколышешь, и объявишь забастовку, заявление напишешь: — 220 —
|