Полет над людьми психушки

Как странно. Вот я ухожу туда, и некому меня удержать. Хотя по жизни меня легко было удержать, уговорить».

ЭПИЛОГ

Прочитав это последнее письмо, Квашнин поймал себя на мысли, что он теперь многое понимает. Съёмки должны были состояться завтра. Казалось бы теперь есть всё для того, чтобы основательно и глубоко сыграть свою роль. Он не просто вызубрил сценарий, он уже был болен этой ролью, был болен... Наш герой также понимал, что в нём проснулась какая-то неведомая скрытая сила, которая отбирала у него силы делать всё задуманное. Квашнин почувствовал, что в него входит ничто, о котором он так много думал. Но то прошлое ничто в думах, было ничто других людей, не его самого. Квашнин почувствовал пустоту. В эту ночь он не мог заснуть. Он всю ночь пробредил и проболел.

Утром, будучи совершенно разбитым, но понимая, что должны быть съёмки и отменять их нельзя, он всё таки поехал в телекомпанию. Когда он зашёл в студию, то увидел группу людей. Это были коллеги по будущей «смерти». Он увидел как они репетируют. Увидел всю бездарность и туфту всего того, что происходило в репетиционном зале. Это была уже не психологическая, а философская порнография. Квашнин понял, что переоценил это чёртовое ток-шоу, что переусердствовал в своих стараниях, но было уже поздно... он был уже болен... болен смертью. Квашнин вышел к телевизионной аудитории и почувствовал, что у него темнеет в глазах, что мир выключается. От понимания всей этой туфты и блефа, о котором уже знали зрители массовки, Квашнину стало ещё хуже. Потом он со стороны увидел как над его телом проделывают искусственное дыхание два молодых человека. Ему захотелось рассказать обо всём том, что он сейчас думает и чувствует, захотелось обратиться ко всем, чтобы все узнали об этом ничто. Захотелось произнести свой настоящий последний монолог. Но он уходил всё дальше и дальше в это ничто и его никто уже не слышал.

На похоронах Квашнина было много пожилых и старых людей. Они общались между собой. Общались тихо... но живо. Во всяком случае это читалось в их глазах. Во всём этом было некое жизнеутверждение. Это опять была игра в ничто.