|
На руководящие посты в Сухуми, особенно в период с середины 1930-х до середины 1950-х годов, назначались даже не местные грузины, а так называемые «гастролирующие чемоданщики», люди из других областей, не знающие местной обстановки, пренебрежительно относившиеся ко всем абхазским проблемам. Так же, как хищнически эксплуатируемая природа курортной зоны, на разрушение была обречена вся древняя абхазская культура, не имевшая перспективы возрождения в унитарном коммунистическом государстве. У абхазского народа накапливалось то чувство горечи, которое уже в новое время Асланбей Гожба выразил в восклицании: «Мы занимаем Абхазию, но не владеем ею!..». Все это было, как везде, как на всех национальных окраинах советской империи — от Литвы до Дальнего Востока; все это было не выдумано какими-то «националистами-экстремистами», а действительно существовало, накапливалось десятилетиями, превращаясь в гремучую смесь затаенных обид, народного гнева, гражданского протеста. Все дело теперь было в том, кому и куда удастся направить эту яростную силу, которую с расшатыванием тоталитарного режима, особенно в условиях начатой М.С. Горбачевым перестройки, нельзя было удержать в прежнем безмолвии и покорности. Надо сказать, что попытки направить вскипающее народное возмущение и нетерпение по самому безопасному для правящей коммунистической верхушки, для «Центра» пути, а именно в сторону абхазо-грузинского противостояния и движения за изменение «статуса» Абхазии (за «выход» из Грузии, за превращение в «союзную» республику или за включение в состав Российской Федерации) предпринимались давно. Насколько эти попытки были организованны и кем, сколько было в них от стихийного, бездумного, искреннего порыва и наивной надежды («уйдем из Грузии — жить станет легче»), сколько — от тонко рассчитанной провокации, позволяющей, кроме всего прочего, после каждого политического выступления искать и наказывать виновных, все более сужая круг абхазских самостоятельно мыслящих политиков и интеллигентов, — эти вопросы еще требуют тщательного и в каждом случае конкретно-исторического анализа. Здесь, не вдаваясь в такой анализ, мы просто напомним, что уже в 1931 году бурный многодневный митинг (18–26 апреля) — «общенациональный сход абхазского народа» в селе Дурипш протестовал против преобразования Абхазской республики в автономную, и весьма печальной была дальнейшая судьба многих ораторов, давших волю своим мыслям и настроениям на этом сходе. Впоследствии, уже после смерти Сталина, едва ли не через каждые 10 лет «абхазский вопрос» поднимался с какой-то удивительной регулярностью, позволяющей предположить, что было в этом нечто планово-организованное. То ли предполагалось, что через каждое десятилетие надо немного «выпустить пар», позволив абхазским «антиавтономистам» сделать очередное заявление по поводу неправедного включения Абхазской ССР в состав Грузинской ССР; то ли время от времени нужен был пример для наглядного урока и повод для очередной кампании по борьбе с национализмом (заодно и с грузинским, и с абхазским) и «усилению идеологической работы по интернациональному воспитанию трудящихся»; то ли в самом деле переливались через край национальные страсти, и по зову сердца сочинялись коллективные письма в «инстанции» (а адреса были известны: очередной съезд КПСС, Верховный Совет СССР да «лично» товарищу Хрущеву, товарищу Брежневу и так далее всем последующим), — но так или иначе и в 1957-м, и в 1967-м, и в 1978-м, и, наконец, в 1988-м (когда составлялось «Абхазское письмо», послужившее детонатором первых трагических событий 1989 года) «абхазский вопрос» поднимался. — 178 —
|