|
Нейролог тихо спрашивает: «Как ты, Чарли?» Пауза. Затем голос возвращается, но теперь это уже не голос мессии, а голос заключенного. «Плохо.» Вслед за признанием прорывается плотина: «Со мной поступили жестоко и несправедливо. За последние две тысячи лет ни 159 с кем не обходились столь сурово. Мне не разрешено писать письма. Мне запрещены посещения. Меня полностью отрезали от внешнего мира. Меня по-настоящему хотят уничтожить. Я нутром это чую. В глубине души они вынашивают планы убийства. Суд надо мной превратили в фарс. Какая глупость. Я разыгрывал их сценарий, действовал по их Библии, взял всю ответственность на себя - все их представления о зле и убийстве, все грехи человечества. Я взошел ради них на крест. Но никто не понял. Никто даже не заметил, на что я пошел ради них. Даже ты.» Нейролог отвечает, тщательно подбирая слова: «Я понимаю, что мы живем в очень христианской стране, где каждый заключенный вынужден разыгрывать из себя Христа. Но сказать тебе по правде, я не имею к этому никакого отношения. Я ир-ландско-кельтский язычник.» Нейролог испытывал к нему жалость и меньше всего хотел причинить ему зло. Позже, во дворе Фолсома, он вступил в разговор с Бобом Хайдом, ветераном тюремной системы, атлетически сложенным, мудрым и суровым. «Почему Мэнсона держат в изоляции?» «Если он выйдет в тюремный двор, его будут бить. И не из-за того, что он сделал на воле. Здесь это никого не волнует. Заключенные друг друга не судят. Мы смотрим на человека здесь, когда он приходит сюда. Он пудрит мозги: пришел сюда со своими библейскими разговорами. Может, на воле это кого-то пугает, но здесь этот номер не проходит. Уж больно парнишка заигрался, даже сам поверил в свои библейские испытания.» Вновь слышится голос Чарли. «Эй, я снова хочу тебя кое-что спросить. Ты там? Ты меня слушаешь?» «Да, слушаю.» «Насчет «кислоты». Когда принимаешь кислоту. И весь мир, и все твое тело превращается в вибрации. И пространство становится временем и остается лишь чистая энергия, не за что уцепиться. Ты знаешь, о чем я говорю?» «Да.» 160 «Это ведь момент истины, верно? Но что это такое? Как ты это называешь?» Поставлен высший космологический вопрос. В карцерном блоке тюрьмы особо строгого режима воцарилась тишина, прерываемая лишь жужжанием генератора, гудением воды в трубах, шумом сливаемой воды в унитазах и отдаленным звяканьем ключей. «Чарли?» «Да?» «А что тебе открывается в этот момент?» «Ничего. Похоже на смерть. Верно? А разве у тебя по-другому?» — 113 —
|