|
Как анамнез, так и тестовое обследование показали, что Сашино ночное недержание – это не реакция на переживание, а посттравматический невротический симптом. Я согласился с индикацией терапии и после трехмесячной подготовительной работы с матерью осенью начал работать с ребенком. Встречались мы дважды в неделю. Саша оказался милым, умным мальчиком с незаурядным талантом к языку. Он был рад терапии, потому что ему и самому уже порядком надоело его ночное «рыболовство». Кроме того, знакомство с человеком, с которым он мог откровенно говорить обо всех своих проблемах, он рассматривал как большую привилегию. Но вот о проблемах-то он как раз говорить и не желал, утверждая, что у него все в порядке, что мама любит его, Петер – ее новый спутник жизни, и он хороший, с сестрой у них тоже нормальные отношения. В свое время развод причинил Саше большую боль, но он давно понял, что это так или иначе было к лучшему, потому что родители уже «просто не могли больше вместе». Он любил играть со мной в шахматы или микадо и никогда не раздражался, если проигрывал – «Ну и что, это всего лишь игра!». На каждую мою терапевтическую попытку завязать определенный разговор, отвечал рациональными ответами или интеллектуализированной саморефлексией. Его совершенно невозможно было привлечь к симбиотическим формам терапии (ролевые игры, рисование). Сашино бессознательное сопротивление никак не портило атмосферы сеттингов: он приходил ко мне всегда с большим желанием. Продолжалось это во всяком случае лишь до определенного момента, а именно до апреля, примерно через четверть года после начала терапии. Мне вдруг позвонила мать и сообщила, что Саша не хочет больше ходить ко мне. Мы встретились втроем, и он объяснил свое решение тем, что, очевидно, терапия все равно ничего не дает – он все еще мочится в постель, а, кроме того, она отнимает у него драгоценное свободное время. Я спросил, что думает по этому поводу мать. Она, благодаря нашим предыдущим беседам, в общем, была подготовлена к подобному повороту и, будучи осведомленной о том, что речь здесь идет о Сашином бессознательном Я, которому «необходимо» удержать все то, что в него вытеснено, в какой-то степени рассчитывала на вероятность подобного сопротивления. Поэтому мать и настаивала на продолжении терапии. Тут Саша впервые потерял самообладание, он не просто кричал – он выл, и покинул мой кабинет, в ярости хлопнув дверью. В последующие встречи он явно испытывал нехорошее чувство из-за своего приступа и мое объяснение, касающееся того, что ярость его уже давно была, собственно, здесь, но только он хорошо ее «прятал», принял с большим облегчением. Так я начал объяснять ему функции бессознательного. Я сказал, что все мы далеко не так благоразумны и умны, как кажется, что в каждом из нас сидит тот ребенок, каким каждый из нас был когда-то давно. И в нем тоже прячется маленький, может быть, четырехлетний Саша, который далеко не так благоразумен, как знакомый нам восьмилетний, он многого еще не знает, многого боится и обижается на то, на что восьмилетний никогда бы не обиделся. Поэтому он – как совсем маленький ребенок – по ночам мочится в постель. — 154 —
|