За Маркса

Подведем итоги: признать, что научная практика исходит из абстрактного, для того чтобы произвести (конкретное) знание, означает признать также и то, что Всеобщность I, материал теоретической практики, качественно отлична от Всеобщности И, которая преобразует ее в «конкретное мысли», т. е. в знание (Всеобщность III). Отрицание различия, которое отделяет друг от друга эти два вида всеобщности, непризнание (m?connaissance) примата Всеобщности II (которая осуществляет работу), то есть «теории», над Всеобщностью I (которая перерабатывается) — вот в чем заключается сама основа гегелевского идеализма, отвергаемого Марксом; в этом — за все еще идеологической видимостью «переворачивания», превращающего абстрактную спекуляцию в конкретную реальность или конкретную науку — заключается решающий момент, от которого зависит судьба и гегелевской диалектики, и марксистской теории. Судьба марксистской теории: поскольку каждый знает, что глубинные основания разрыва — не те, которые явно выражаются, но те, которые реально действуют, навсегда решают, не является ли освобождение, которого от него ожидают, всего лишь ожиданием свободы, т. е. ее мышлением, или же самой свободой.

И как раз поэтому считать понятие «переворачивания» знанием значит принимать идеологию, которая является его основой, т. е. принимать концепцию, которая отрицает саму реальность теоретической практики. «Сведение счетов», на которое указывает понятие «переворачивания», не может заключаться в том, чтобы перевернуть теорию, которая понимает самопорождение понятия как «порождение самого (реального) конкретного», превращая ее в противоположную теорию, которая понимает самопорождение реального как порождение понятия (именно эта оппозиция, если бы она была обоснованной, дала бы нам право использовать выражение «переворачивание»): это сведение счетов заключается в том, чтобы отвергнуть (и это определяющий момент) идеологическую теорию, чуждую реальности научной практики, заменив ее качественно отличной теорией, которая признает сущность научной практики, отличает ее от идеологии, которую хотят ей навязать, всерьез принимает ее собственные характеристики, мыслит и выражает их, а вместе с ними — и практические условия самого этого признания[94]. Когда мы доходим до этого пункта, мы замечаем, что в конечном счете говорить о «переворачивании» просто невозможно. Поскольку, перевернув идеологию, нельзя получить науку. Науку можно получить, лишь покинув область, в которой идеология полагает, что имеет дело с реальным, т. е. покинув ее идеологическую проблематику (органическую предпосылку ее фундаментальных понятий, а вместе с этой системой — и большинство этих понятий), для того чтобы «в другой стихии»[95], в поле новой, научной проблематики обосновать деятельность новой теории. Эти термины я использую со всей серьезностью и в качестве эксперимента хочу предложить следующую проверку: пусть приведут пример хотя бы одной — единственной подлинной науки, которая конституировала себя посредством переворачивания проблематики той или иной идеологии, т. е. на основе самой проблематики идеологии[96]. Для этой проверки я бы хотел оговорить лишь одно условие: используемые слова должны пониматься не в метафорическом, но в строгом смысле.