История западного мышления

недра бессознательного.

С другой стороны, он на корню подсек все надежды, возлагаемые Про­свещением на Разум, обнаружив, что ниже рационального мышления или вообще вне его существует целое скопище пугающе мощных иррациональных сил, практически не поддающихся ни рациональному анализу, ни сознатель­ному управлению, в сравнении с которыми сознательное ego человека — всего лишь хрупкий и неустойчивый эпифеномен. Таким образом, Фрейд внес свой вклад в общее дело современности, а именно еще раз отнял у че­ловека былое привилегированное положение в космосе, которое тот в силу унаследованных от христианского мировоззрения представлений по-прежне­му пытался удержать за собой в рациональной самооценке. У человека отны­не не оставалось никаких сомнений: не только для его тела, но и для сознания определяющими факторами являются мощные биологические инстинкты — аморальные, агрессивные, эротические, «многоликие в своей порочности»,— и перед их лицом такие вызывающие гордость достоинства человека, как разум, нравственность, совесть и духовность, представляются всего лишь средствами, выработанными в процессе самосохранения вида, и иллю­зорным восприятием цивилизацией самой себя. Если существуют бессозна­тельные силы, определяющие все человеческое существование, то личная свобода невозможна. Отныне каждый индивид, посвященный в тайны пси­хологии, знал, что он, как и все его собратья по цивилизации, приговорен к внутренней раздробленности, подавлению, неврозу и отчуждению.

С появлением Фрейда дарвиновская борьба в природе приняла новый оборот: отныне человек был вынужден жить в вечной борьбе со своей собст­венной природой. «Разоблачение» Бога как проекции детского сознания че­ловечества коснулось и судьбы сознательного человеческого «Я» с его верхов­ным достижением — разумом: этот последний оплот, отделявший человека от остальной природы, был разрушен, поскольку «Я» признавалось не выс­шей сущностью человека, а достаточно неустойчивым образованием, срав­нительно недавно выделившимся из первобытной стихии бессознательного. Все человеческие побуждения, как оказалось, определялись иррациональ­ными стихийными импульсами, и это подтверждалось конкретными собы­тиями истории. Сомнения стала вызывать не только божественность, но даже человечность человека. По мере того как научное мышление осво­бождало человека из плена иллюзий, он все больше обнаруживал свою низменную природу, лишался былого человеческого достоинства и представал игрушкой низменных инстинктов, существом, с которого наконец со­рвали маску.