|
Почему идет борьба с просвещением? Нередко она возникает из влечения к абсурду, из стремления повиноваться людям, которые считаются рупором Божьим. Она возникает из страстной приверженности к ночи, которая больше не следует закону дня, однако, практикуя беспочвенность, строит видимость якобы спасительного порядка, не имея на то никаких оснований. Есть порыв безверия, который хочет веры и вешает ее себе. А воля к власти (Machtwille) рассчитывает тем больше подчинить себе людей, чем больше они в слепом послушании следуют авторитету, становящемуся инструментом этой власти. Если при этом апеллируют к Христу и Новому Завету, то это правомерно только по отношению к некоторым церковным и теологическим явлениям тысячелетий, но неправомерно, если имеются в виду исток и истина самой библейской религии. Последние живы только в русле подлинного просвещения и проясняются философией, которая принимает участие в том, чтобы сохранять это исконное содержание для человеческого бытия в новом техническом мире. Однако то, что нападки на просвещение все снова и снова кажутся имеющими смысл, основывается на искаженном понимании просвещения, по отношению к которому нападки на самом деле оправданны. Искажения могут возникать из-за трудности задачи. Это правда, что в ногу с просвещением шествует энтузиазм становящегося все более свободным человека, который благодаря своей свободе чувствует себя более открытым божеству, — этот энтузиазм снова и снова возобновляется каждым человеком, который начинает становиться на ноги. Но в таком случае просвещение очень скоро может превратиться в едва ли приемлемое притязание. Ибо, исходя из самой свободы, мы никак не можем однозначно услышать Бога — его можно расслышать только в ходе жизненных хлопот благодаря мгновениям, в которых человеку даруется то, что он никогда бы не смог придумать сам. В данное человеку мгновение он не всегда оказывается в состоянии выносить бремя критического неведения и сохранять одну лишь готовность к тому, чтобы вслушиваться. Он хотел бы со всей определенностью обладать знанием чего-то самого последнего. После того как человек отбрасывает веру, он полностью отдается рассудочному мышлению, от которого ошибочно ожидает достоверности во всем, что играет в жизни решающую роль. Но поскольку мышление этой достоверности обеспечить не может, подобное притязание может быть исполнено только посредством обмана, т. е. когда нечто конечное и потому определенное — один раз одно, другой раз другое и так до бесконечности — абсолютизируется до Целого. Та или иная мыслительная форма просто принимается как единственная, выполняющая познавательную функцию. Утрачивает свою непрерывность постоянная самопроверка, от которой освобождаются благодаря видимости окончательной достоверности. Любое случайное и привязанное к конкретной ситуации мнение претендует на истину, однако, обладая кажущейся ясностью, .оно оборачивается, скорее, слепотой. Поскольку подобное просвещение утверждает, что человек может знать и мыслить все, опираясь исключительно на собственное усмотрение, оно представляет собой не что иное, как произвол. Оно осуществляет это невозможное притязание посредством половинчатого и необузданного мышления. — 49 —
|