Введение в философию

Сенека, Боэций, Бруно — это такие же люди, как и мы, со своими слабостями и недостатками. Сначала они победили самих себя. Поэтому и для нас они являются настоящими ориентирами, поскольку святые — это все же образы, которые удерживаются для нас лишь в сумеречном полумраке или в ирреальном свете мистического созерцания, однако не в состоянии устоять при реалистическом осмотре. Безусловность, на которую оказались способны люди как люди, придает нам действительное воодушевление, тогда как воображаемое (das Imagin?re) способствует только недейственному благоговению. Мы напомнили об исторических фигурах, показавших, каждый на своем примере, умение умирать. Попытаемся теперь прояснить сущность безусловного требования.

На вопрос: "Что я должен делать?" — я получаю ответ благодаря указанию конечных целей и средств по их достижению. Необходимо добыть пищу, и для этого требуется работать. Я должен уживаться с людьми в обществе — правила жизненного благоразумия дают мне указания на этот счет. Цель всегда является условием для использования соответствующих средств.

Однако основанием тому, почему имеет место та или иная цель, служат или неоспоримые интересы существования, или польза. Но существование как таковое — это не конечная цель, потому что остается вопрос: "Что за существование?" и вопрос: "Для чего?"

Основанием требования может быть также авторитет, которому я повиновался или в силу чужого приказания "я так хочу", или в силу того, что "так написано". Однако же, оставаясь неоспоримым, такой авторитет остается поэтому и непроверенным.

Все подобные требования обусловлены, так как они делают меня зависимым от другого, от целей существования или от авторитета. Безусловные требования, напротив, имеют свои истоки во мне самом. Обусловленные требования относятся ко мне как некая данность, определенная извне, которой я могу придерживаться. Безусловные требования исходят из меня самого, внутренне поддерживая меня благодаря тому, что во мне самом есть не только я сам.

Безусловное требование обращается ко мне как требование моего подлинного бытия к моему голому существованию (blo?es Dasein). Я осознаю себя тем, кто есть я сам, поскольку я должен им быть. Это осознание, темное в начале, проясняется в конце моего безусловного действия. Если это осознание себя в безусловном осуществляется, то обретаемая достоверность смысла бытия прекращает вопрошание, даже если в скором времени вопрошание возникает снова, и в преобразованной ситуации достоверность должна достигаться заново.

Безусловное предшествует всякой целесообразности, поскольку оно и есть то, что полагает цель. А потому безусловное — это не то, что желается, но то, исходя из чего желают.