|
страдание, страдание осознает себя среди бесконечных стен, которые уходят и никогда не вернутся. "Будет этому конец?" -- голос среди домов поет джазовую мелодию "Some of these days", будет этому когда-нибудь конец? и мелодия тихонько возвращается и, подкравшись сзади, незаметно вновь обретает голос, и голос поет и не может умолкнуть, и тело бредет, и есть сознание всего этого, и сознание -- увы! -- сознает, что сознает. Но того, кто страдал бы, кто заламывал бы руки и пожалел бы самого себя, нет. Никого нет. Это страдание перекрестков в его чистом виде, сознание, которое забыто, которое не может забыться. И голос говорит: "А вот и "Приют путейцев" -- и в сознании возникает "я", это я, Антуан Рокантен, через два часа я уезжаю в Париж, я пришел попрощаться с хозяйкой. -- Я пришел попрощаться. -- Вы уезжаете, мсье Антуан? -- Хочу для разнообразия пожить в Париже. -- Счастливчик! Как я мог прижиматься губами к этому широкому лицу? Ее тело мне больше не принадлежит. Еще вчера я угадывал его формы под черным шерстяным платьем. Сегодня платье непроницаемо. Может, мне приснилось это тело с просвечивающими сквозь кожу голубыми жилками? -- Мы будем скучать о вас, -- говорит хозяйка. -- Хотите чего-нибудь выпить? Я угощаю. Садимся за столик, чокаемся. Она слегка понижает голос. -- Я так к вам привыкла, -- говорит она с вежливым сожалением, -- мы с вами ладили. -- Я как-нибудь приеду вас навестить. -- Непременно, мсье Антуан. Будете проездом в Бувиле, загляните к нам. Скажите себе: "Загляну-ка я к мадам Жанне, она будет рада!" Ведь и вправду хочется знать, как человеку живется. Да и вообще к нам люди всегда возвращаются. Клиенты у нас, сами знаете, -- матросы, служащие Трансатлантической, бывает, их по два года не увидишь, они то в Бразилии, то в Нью-Йорке, а то в Бордо на транспортных судах служат. И вдруг в один — 208 —
|