много лет... Он притворялся удивленным, возмущенным, но очень неубедительно. Он знал, что неминуемое случилось, остановить ход событий уже нельзя и придется испить чашу капля за каплей. -- Не слушайте его, я все видела, -- заговорила моя соседка. Она грузно поднялась с места... -- Да, да, и вижу не в первый раз. В прошлый понедельник, примерно в это же время, я его уже приметила, но ничего не сказала, я глазам своим не поверила: чтобы в библиотеке, в солидном месте, куда люди приходят набраться знаний, случались вещи, от которых в краску вгоняет. Сама я женщина бездетная, но мне жаль матерей, которые разрешают своим сыновьям работать в этом зале и думают, что здесь их никто не тронет, никто не обидит, а между тем есть выродки, для которых нет ничего святого и которые мешают детям делать уроки. Корсиканец подошел к Самоучке ближе. -- Слышите, что говорит эта дама? -- завопил он прямо ему в лицо. -- Нечего комедию ломать. Вас поймали на месте преступления, грязный негодяй. -- Мсье, извольте соблюдать вежливость, -- с достоинством сказал Самоучка. Так полагалось по роли. Быть может, Самоучка хотел бы признаться во всем, убежать, но он должен был доиграть свою роль до конца. Он не глядел на корсиканца, глаза его были полузакрыты. Руки повисли как плети, он был страшно бледен. И вдруг волна крови прихлынула к его лицу. Корсиканец задыхался от ярости. -- Вежливым? Скотина! Думаешь, я ничего не замечал? Говорю тебе: я за тобой следил. Я уже много месяцев за тобой слежу. Самоучка пожал плечами и сделал вид, что снова углубился в чтение. Пунцовый, со слезами на глазах, он всем своим видом изображал человека, с глубоким интересом и вниманием рассматривающего репродукцию византийской мозаики. -- И он еще продолжает читать! Каков наглец, -- сказала дама, поглядев на корсиканца. Корсиканец был в нерешительности. В этот самый миг помощник главного — 202 —
|