Тошнота

одном глазу.

Мне так нравилось вчерашнее небо -- стиснутое, черное от дождя, которое

прижималось к стеклам, словно смешное и трогательное лицо. А нынче солнце не

смешное, куда там... На все, что я люблю: на ржавое железо стройки, на

подгнившие доски забора -- падает скупой и трезвый свет, точь-в-точь взгляд,

которым после бессонной ночи оцениваешь решения, с подъемом принятые

накануне, страницы, написанные на одном дыхании, без помарок. Четыре кафе на

бульваре Виктора Нуара, которые ночью искрятся огнями по соседству друг с

другом, -- ночью они не просто кафе, это аквариумы, корабли, звезды, а не то

огромные белые глазницы -- утратили свое двусмысленное очарование.

Отличный день, чтобы критически оценить самого себя: холодные лучи,

которые солнце бросает на все живое, словно подвергая его беспощадному суду,

в меня проникают через глаза: мое нутро освещено обесценивающим светом. Я

знаю, мне хватит четверти часа, чтобы дойти до крайней степени отвращения к

самому себе. Дудки. Мне это ни к чему. Не стану я также перечитывать то, что

написал накануне о пребывании Рольбона в Санкт-Петербурге. Я сижу, уронив

руки, или пишу какие-то жалкие слова, зеваю и жду, чтобы настал вечер. Когда

стемнеет, я вместе со всеми окружающими предметами вырвусь из этой мути.

Принимал Рольбон или нет участие в убийстве Павла I? На сегодня это

главный вопрос: я уперся в него и, пока его не решу, не могу двинуться

дальше.

Если верить Черкову, маркиза купил граф Пален. Большая часть

заговорщиков, утверждает Черков, хотела только низложить царя и заточить в

тюрьму. (Кажется, Александр и в самом деле был сторонником такого решения.)

Но Пален стремился покончить с Павлом раз и навсегда. Маркизу Рольбону

поручено было, переговорив с каждым из заговорщиков по отдельности, склонить

их всех к убийству.

"Он каждому из них нанес визит и с необыкновенной выразительностью

представил в лицах сцену, которая должна разыграться. Таким образом он

пробудил, а может быть усилил, в них жажду убийства".