|
Недавно нам довелось видеть космическую комедию, в которой участвовали Бернард Шоу и настоятель собора святого Павла. Вольнодумцы вечно твердили, что им не нужен Творец, потому что Вселенная была всегда и всегда будет. Шоу сказал, что он стал атеистом потому, что Вселенная сама себя воспроизводит с самого начала или, точнее, безначально. Декана Инджа возмутила сама мысль, что у Вселенной может быть конец. Большинство современных христиан, живущих традицией там, где христиане средневековые жили логикой и разумом, смутно ощущали, что нехорошо лишать их Страшного суда. Почти все наши агностики (они очень любят, чтобы их пугались) кричали в один голос, что самопроизводящаяся, самодовлеющая, истинно научная Вселенная не нуждается ни в каких началах и концах. Как вдруг настоящий ученый, который занимался только фактами, громко заявил, что Вселенная ограничена во времени. Он не слушал, конечно, любительских разговоров — он изучал структуру материи и пришел к выводу, что конец у Вселенной будет и, наверное, было начало. Все очень обиделись — и правоверные, и неправоверные, они еще обидчивей. Декан Индж много лет учил правоверных, что их суровый долг — принимать все достижения науки, и просто взвыл от такого бестактного открытия, умоляя открыть что‑нибудь другое. Трудно поверить, но он и впрямь спрашивал, чем же будет тешиться Бог, если кончится Вселенная. Вот как нужен современному сознанию Фома Аквинат. Но и без Аквината я не могу представить себе образованного человека (не говоря уже о таком ученом), который, веря в Бога, не призна ет, что Бог содержит в себе всяческое совершенство, включая вечную радость, и как‑нибудь обойдется без циркового представления, именуемого Солнечной системой. Когда из этого лабиринта предположений, недоумений и предрассудков выходишь в мир святого Фомы, кажется, что ты из темной комнаты вышел на яркий солнечный свет. Святой Фома прямо говорит, что он верит в начало и конец мира, потому что так учит Церковь. Он приводит много доказательств в защиту этой мистической вести. Исходя, как нам подобает, из того, что последнее открытие и есть истина, мы можем считать, что Церковь учит правильно. Но святой Фома идет дальше. Он не видит, почему бы миру не быть бесконечным и безначальным. Если у мира нет конца и начала, он все равно нуждается в Творце. И святой Фома мягко замечает, что всякий, кто этого не видит, не совсем понимает, что такое Творец. Святой Фома имеет в виду не старого короля со средневековой картинки. Чтобы понять, что он имеет в виду, вернемся ко второй ступени рассуждения — той самой, о которой так трудно рассказать. Если мы смотрим на мир, как смотрит ребенок на траву, нам кажется, что он — второстепенен, зависим. Он существует; но этого мало, ему не хватает самостоятельности, и он не обретет ее, сколько ни будет существовать. То же самое чутье, которое подтверждало его реальность, говорит нам об его несовершенстве, но не в обычном, разговорном смысле, то есть не в том смысле, что в нем есть какой‑то изъян — он несовершенен, как сущее; менее действителен, чем нужно. К примеру, часто он только находится в становлении, как бы намекая на что‑то более постоянное и полное, чем он. Об этом и говорит важнейшая фраза средневековья: «Все, что движется, движимо кем‑то», что на ясном и тонком языке святого Фомы значит много больше, чем принцип деистов «Кто‑то завел часы»[111]. Всякий, кто поистине способен думать, увидит, что в движении есть неполнота, оно устремлено к чему‑то более полному. — 54 —
|