К счастью, господствующее в современном обществе начало свободы не допускает осуществления этих стремлений. Ремесленные союзы не могут уже выхлопатывать себе законодательных привилегий, как прежние цехи; они принуждены действовать исключительно нравственным давлением. Но тут опять мы встречаемся с одною из самых темных сторон ремесленных союзов. Отношения их к лицам, не принадлежащим к союзам или неповинующимся их предписаниям, никоим образом не могут быть оправданы. В настоящее время, с улучшением нравов, выводятся уже те ужасные насилия, которыми ознаменовался первый период деятельности ремесленных союзов, убийства, поджоги, обливание серною кислотою, выкалывание глаз; но их заменила не менее действительная система «мирных притеснений», за которыми уследить нельзя и которые делают жизнь невыносимою. Вокруг фабрики, где произошла забастовка, ставится кордон, и посторонним рабочим мешают к ней подходить. С неповинующимся работником прекращаются всякие сношения; он становится отверженником общества. Иногда у него тайно похищаются орудия. На парламентском следствии многие работники, будучи допрошены насчет постигающих их притеснений, отказались отвечать или объявили, что они только в том случае дадут объяснения, если им доставят средства выселиться из отечества. Самое же обыкновенное средство, явно провозглашаемое, состоит в том, что члены союзов, когда они в достаточном количестве, а потому могут произвести напор, отказываются работать с нечленами, особенно же с теми, которые принимали работу у осужденных союзами фабрикантов. Этот способ действия весьма мало согласный с духом братства и даже с простыми требованиями свободы и общежития, защитники союзов стараются оправдать тем, что непринадлежность к союзу показывает недостаток чувства долга и что весьма позволительно принимать репрессивные меры против тех, которые становятся на узкую и эгоистическую точку зрения[271]. С меньшим пафосом, хотя и не с большею основательностью, сами члены союзов объясняют свое поведение тем, что они чувствуют себя неловко среди толпы рабочих, у которых есть недостаток общественного духа[272]. Вернее сказать, это весьма некрасивый способ отделаться от тех, которые мешают, и с этой стороны нельзя не согласиться с заявлением фабрикантов в 1852 г., что «правила и способы действия союзов одинаково враждебны как свободной деятельности и справедливым правам ремесленника и рабочих классов, так и честному контролю, который каждый хозяин вправе иметь над своим заведением»[273]. Средство, употребляемое против хозяев, которые не хотят идти на условия рабочих, состоит как известно, в забастовке. Много толковали о забастовках; исчисляли те громадные суммы, которые теряются для обеих партий и для народного хозяйства вследствие прекращения работы. С своей стороны ремесленные союзы указывали на то, что даже небольшое повышение заработной платы приносит им выгоды, далеко перевешивающие издержки. Но все эти расчеты, как признает и Брентано, совершенно праздны. Часто дело идет вовсе не о понижении или повышении платы, а о других условиях. Самое повышение платы, если требование предъявляется во время успешного производства, может быть достигнуто и без забастовки, ибо спрос на работу без того растет. В противном случае, забастовка обыкновенно не удается, и тогда все издержки составляют чистый убыток. А издержки громадны, ибо нужно содержать массы людей, которые сидят сложа руки. Когда в 1852 г. механические фабрики были заперты вследствие требований, предъявленных Союзом Механиков насчет отмены поштучной платы и сверхурочного рабочего времени, траты общества простирались до 40000 фунтов; все его капиталы исчезли, а между тем дело было проиграно: вследствие полного истощения средств, товарищество принуждено было отказаться от своих притязаний и согласиться на все условия фабрикантов. «Каков бы впрочем ни был результат, — говорит Брентано, — остаются ли работники победителями или побежденными, остановка работы всегда имеет для них ужасные последствия»[274]. В доказательство можно привести множество примеров. Ввиду этого один из друзей рабочего класса, Ледло, на прениях в Глазго в 1860 г. высказал мнение, что «забастовки и распущения рабочих, или, иными словами, частные коммерческие войны, суть остатки варварства среди цивилизации и позор для современного общественного быта; что допущение их оправдывается, только пока нет уполномоченных судилищ для решения коммерческих споров; что такие судилища должны быть установлены, и что когда это совершится, публика будет вправе настаивать на мерах уголовного законодательства против забастовок и распущения рабочих»[275]. — 398 —
|