Это именно мы видим в приложении к свободе. Нет формы общественного быта, где бы не было свободных людей. Где есть рабы, там есть и господа. Но отсюда до сознания свободы как неотъемлемой принадлежности всякого человека и еще более до осуществления этого начала в жизни путь весьма далекий. Это сознание требует такого углубления в себя и такого понимания внутреннего единства человеческой природы, которые возможны лишь при весьма высокой степени просвещения. Величайшие умы древности не сознавали еще этого единства. Аристотель утверждал, что некоторые люди, по самой своей природе, предназначены быть господами, а другие рабами. Понятие, что все люди, по природе своей, свободны, было развито главным образом стоическою философиею; от нее заимствовали его и римские юристы, у которых оно оставалось, впрочем, чисто отвлеченным началом, без всякого приложения к жизни. Еще более христианство, призывая всех людей к спасению, без различия свободных и рабов, утверждало понятие о единстве человеческой природы. Христианство раскрыло главным образом внутреннюю, нравственную свободу человека и связанное с нею высшее его нравственное достоинство. Но, указывая человеку загробную цель, оно оставалось равнодушным к внешней свободе. Оно требовало от рабов покорности, обещая им вечное блаженство. Самая внутренняя свобода, вследствие одностороннего развития, впадала в противоречие с собою и становилась принудительною. Начало внешней свободы, не как отвлеченное понятие, а как живой исторический элемент, было развито преимущественно германцами; но и это начало, в своей односторонности оторванное от свободы внутренней и не подчиненное высшему закону, являлось необузданною силою, которая вела к порабощению одних другими. Это противоречие между внутреннею свободою и внешнею, а равно и внутреннее противоречие каждой из них, отдельно взятой, составляет характеристическую черту средневекового порядка. Высшее же сочетание обоих начал является плодом развития нового времени. В этом заключается задача новой истории, которая привела наконец к невиданному дотоле явлению, к признанию свободы всех. Таков процесс развития человеческой свободы. Гегель не совсем точным образом формулировал этот закон, сказавши, что на Востоке свободен один, в классическом мире некоторые, в германском мире все[20]. Неточность заключается в том, что на деле история не представляет простого количественного расширения начала свободы. Не говоря о качественном развитии различных ее сторон, о противоположении внутренней свободы и внешней и о последующем их соединении, но самый количественный процесс идет далеко не равномерно. В известные эпохи свобода временно подавляется, в другие она возникает с новою силою. Это объясняется тем, что свобода не есть единственный элемент человеческого развития. Она постоянно находится в отношениях к другим жизненным началам, и из этих отношений, смотря по потребности времени и места, возникает преобладание то одного элемента, то другого. Этими отношениями объясняется вместе с тем и положительное значение рабства в истории человечества. Развитие сознания показывает нам это значение только с отрицательной стороны: где недостаточно развито сознание истинной природы человека, там очевидно не может быть и полной свободы. Но рабство играет в истории свою весьма положительную роль, которой нельзя упускать из виду. — 23 —
|