|
Наконец, те же соображения прилагаются и к взимаемой государством подати на наследство, в которой некоторые видят средство изменить существующие отношения собственности и уравнять состояния[110]. Действительно, стоит только чрезмерно увеличить налог, и все имущества быстро перейдут в руки государства. Не будучи в состоянии его уплатить, собственники принуждены будут продавать свои имения, а правительство может купить их на те самые деньги, которые оно с них взыскивает. Но подобная система не есть ли та же самая конфискация, организованная под прикрытием права? Сами по себе подати на наследство имеют чисто фискальное значение. Они не соответствуют истинным началам финансового права, которое требует, чтобы налоги падали на доход, а не на капитал, и притом равномерно на всех. Причина их существования заключается единственно в том, что они представляют весьма легкий способ получения денег. Если подать не велика, то проистекающее из нее зло не особенно чувствительное, она может даже уплачиваться из дохода. Но как скоро она растет, она становится тяжелым и несправедливым бременем для наследников. Если же из фискального средства она обращается в социал-политическое орудие для уравнения состояний, то она теряет уже всякий правомерный характер и становится мнимо-законным способом присваивать себе чужое достояние. Государство, которое прибегло бы к подобной мере, справедливо заслуживало бы названия великого разбоя. Всего менее понятно, каким образом такие писатели, которые, как Милль, видят во всяком прогрессивном налоге косвенный грабеж, стоят, однако за прогрессивное обложение наследства[111]. Разница между прогрессивным налогом, падающим вообще на доход, а таковым же налогом, падающим исключительно на наследство, состоит лишь в том, что доход составляет совершенно законный предмет обложения, тогда как наследство вовсе не должно бы ему подлежать. Следовательно, в последнем случае, грабеж только более явный и вопиющий. Когда же рядом с этим признается, что "право завещания составляет совершенно такое же последствие права собственности, как и право собственного пользования", то противоречие становится еще более очевидным. Насильно присваивать себе часть чужой собственности, это и есть то, что называется грабежом. Единственный случай, в котором государство вправе присвоить себе частное наследство, есть тот, когда после умершего не остается ни завещания, ни законных наследников. Тогда имущество Становится выморочным и, как не принадлежащее никому, может быть обращено на общественную пользу. Государство вправе или взять его себе или признать законным наследником тот частный Союз, общину или сословие, к которому принадлежал умерший. Такого рода постановление предупреждают расхищение имущества и бесчисленные, могущие возникнуть при этом столкновения и распри. Но такие совершенно исключительные случаи не дают государству возможности изменять по своему усмотрению существующее распределение собственности. В благоустроенном обществе, где уважаются начала права, наследство остается неприкосновенною святынею, которой государство не может касаться, не посягая на достоинство человека как духовного существа и на семейное начало со всем тем, что из него проистекает. — 162 —
|