|
«Но должно заметить, что, когда я говорю, что свойство любящего – соединяться волею с любимой вещью, я не разумею под волей обдуманное определение души, или свободный выбор [потому что свободного выбора не существует, потому что никто не волен решать, чего ему любить или желать. – А. К.-С. ], а также и не желание соединиться с любимой вещью, когда она отсутствует, или пребывать в ее присутствии, когда она налицо (ибо любовь можно представить и без таких желаний); я разумею под волей удовлетворение, которое возникает у любящего вследствие присутствия любимой вещи, укрепляющего в любящем его удовольствие или, по крайней мере, способствующего ему» («Этика», III, «Определение аффектов», 6). Любовь как таковая не испытывает нехватки ни в чем. Если отсутствует ее объект, что, разумеется, возможно, то это отсутствие объясняется внешними или несущественными причинами: отъезд любимого, невозможность с ним видеться, даже его смерть. Но любят его не за это! Бывает, что любовь не получает удовлетворения и вместо радости приносит фрустрацию, страдание и скорбь. Конечно! Как же мне не быть несчастным, если причина моей радости исчезает? Но любовь, даже мучительная, даже безответная, даже вопящая от боли при разлуке с любимым, все равно заключается в радости, а не в рвущей душу тоске по любимому. Я люблю не то, чего мне не хватает, – просто порой мне не хватает того, что я люблю. Любовь первична, радость первична. Вернее сказать, первичны желание и способность любить, радостным подтверждением соединения которых и является любовь. Прощай, Платон вместе со своим гением! Прощай, Тристан со своей печалью! Если рассматривать любовь с точки зрения ее сущности, то есть такой, какая она есть, то несчастной любви не существует. Точно так же не бывает счастья без любви. Действительно, если любовь – это радость, сопровождаемая идеей ее причины, иначе говоря, если всякая любовь по своей сути – радость, то справедливо и обратное: всякая радость имеет причину (как и все сущее), следовательно, всякая радость происходит от любви, по крайней мере предположительно (радость без любви не поддается осмыслению – это непонятная, темная, неполноценная радость), и действительно дышит любовью, если сознает себя и, как следствие, свою причину. Любовь – это сияние радости, ее признанная и признаваемая истина. Вот в чем секрет Спинозы, а также мудрости и счастья: нет иной любви, кроме радостной, и нет иной радости, кроме любви. Наверняка найдется кто-нибудь, кто упрекнет меня в том, что я приукрашиваю картину. Да нет же! Я лишь немного схематизирую, как и при анализе сочинения Платона, но это необходимо. Если при этом пропадают или расплываются какие-то нюансы, то лишь потому, что в жизни радость и печаль всегда перемешаны, а мы сами не перестаем колебаться и сомневаться, шарахаясь от одного из этих аффектов к другому, от одной истины к другой (от истины Платона к истине Спинозы), от тоски к способности, от надежды к благодарности, от страсти к действию, от религии к мудрости, от любви собственнической и страдающей от того, чего у нее нет (eros ), к любви, имеющей все, чего она желает, потому что она желает лишь того, что есть, радуясь этому. Но как же назвать эту любовь? — 160 —
|