|
50 Например, Дорида говорит Эрифиле о ее (Эрифилы) сопернице: Ведь Ифигения безмерно к вам добра, Она лелеет вас как нежная сестра. ("Ифигения", II, 1) (Пер. И. Шафаренко и В. Шора) Другой пример: столкнувшись с холодностью Агамемнона, решившегося принести дочь в жертву, Ифигения говорит: ...Неужто вы боитесь Воспомнить хоть на миг о том, что вы - отец? ("Ифигения", II, 2) Субстанциальное всемогущество имени (Ипполит) наиболее очевидно в "Федре" (I, 3). 51 Например, Клитемнестра говорит Эрифиле, которую она подозревает в соблазнении Ахилла: Но вас, сударыня, никто не понуждает За нами следовать. Вас ныне ожидает Кров, много более приятный, чем у нас... ("Ифигения", II, 4) (Пер. И. Шафаренко и В. Шора, с изменениями) 178 мой стабильности власти - триумф. Слово это в данном случае не слишком удалено от своего античного смысла: вознаграждением победителю служит возможность созерцать своего партнера разбитым, сведенным к состоянию объекта, вещи, распластанной перед взором, поскольку в расиновской системе категорий зрение - самая могущественная способность человека 52. Неопределенно-личная конструкция. Особенность отношения власти - и, может быть, предпосылка наблюдаемого нами развития расиновской "психологии" в сторону мифа - состоит в том, что это отношение функционирует в отрыве не только от какого бы то ни было общества, но и от какого бы то ни было общения. Расиновская пара (палач и жертва) ведет свою борьбу в безлюдном, пустынном универсуме. Вероятно, эта-то отвлеченность и способствовала распространению легенды о театре чистой страсти; Наполеон не любил Расина потому, что видел в нем слащавого живописца амурных томлений. Чтобы измерить все одиночество расиновской пары, достаточно вспомнить Корнеля (в который раз обращаясь к этой вечной параллели): у Корнеля мир (понимаемый как более широкая и диффузная реальность, нежели просто общество) окружает трагедийную пару самым непосредственным и настоятельным образом: мир есть препятствие или вознаграждение, короче, 52 Смотрел, как я бледна от мук и от скорбей, Чтоб над моей бедой смеяться вместе с ней. ("Андромаха", IV, 5) (Пер. E. Костюкович) За униженье я себя вознагражу. Когда сопернице, ликуя, покажу Ее любимого безжизненное тело, Увижу, как она от горя помертвела. Ее отчаянье согреет душу мне... ("Баязид", IV, 5) (Пер. Л. Цывьяна) Злодея увидать мне хочется самой, Его смятением упиться и позором. ("Баязид", IV, 6) (Пер. Л. Цывьяна, с изменением) 179 мир есть значимая величина. У Расина же трагедийное отношение не имеет отзвука извне, оно существует в искусственно созданном вакууме, оно замкнуто само на себя: оно глухое. Каждого из двух касается лишь другой то есть он сам. Слепота расиновского героя по отношению к другим почти маниакальна: ему кажется, что все происходящее в мире имеет в виду лично его; все искажается и превращается в нарциссическую пищу: Федра считает, что Ипполит влюблен во всех на свете, кроме нее самой; Аману кажется, что весь мир склонился перед ним, кроме Мардохея; Орест полагает, что Пирр собирается жениться на Гермионе нарочно, чтобы Гермиона не досталась ему, Оресту; Агриппина уверяет себя в том, что Нерон преследует именно тех, кого поддерживает она; Эрифила думает, что боги благоприятствуют Ифигении единственно для того, чтобы мучить ее, Эрифилу. — 126 —
|