|
21 Оставь! Вина его - так пусть же насладится Он этим зрелищем... ("Береника", IV, 1) (Пер. Н. Рыковой) 22 Например: Хотел заговорить - мне голос изменил. ("Британии", II, 2) (Пер. Э. Линецкой) Но с самых первых слов - о, пытка роковая! Язык мой путался, немея, застывая. ("Береника", II, 1) (Пер. Н. Рыковой) Покинули меня и зрение, и речь... ("Федра", I, 3) (Пер. М. Донского, с изменением) 160 причем трагедийные партнеры этих героев спешат вернуть их с этой границы назад, так или иначе вынуждая их вновь обрести дар речи (Агриппина, Береника, Энона). У немоты есть мимический аналог: обморок или, по меньшей мере, облагороженная разновидность обморока - упадок сил. В любом случае перед нами всегда двуязычный акт: паралич-бегство стремится к отрицанию трагедийного порядка, паралич-шантаж продолжает участвовать в отношениях силы. Поэтому всякий раз, когда расиновский герой выказывает телесное смятение, он выказывает скрытую нелояльность по отношению к трагедии: герой лукавит с трагедией. Все эти формы поведения на самом деле стремятся обмануть трагедийную реальность, они представляют собой дезертирство (впрочем, довольно двусмысленное дезертирство, поскольку дезертировать из трагедии - возможно, означает вернуться в мир), симуляцию смерти; они представляют собой парадоксальную смерть, удобную смерть, такую смерть, из которой есть возврат. Разумеется, смятение - привилегия трагического героя, ведь только он вовлечен в отношения силы. Наперсники могут сочувствовать волнению господина, а чаще всего они стараются его успокоить; но они никогда сами не владеют ритуальным языком волнения: служанка не может упасть в обморок. Например: трагический герой не может спать (разве что он чудовище, как Нерон, спящий беспокойным сном). Аркас спит - Агамемнон бодрствует или, точнее, предается тяжелым думам, что еще более показательно (особая форма отдыха, благородная в силу своей тягостности) . В общем, расиновский Эрос сводит тела вместе только затем, чтобы их исказить. От созерцания чужого тела нарушается речь 23: либо она односторонне деформируется 23 Разумеется, гипнотическое воздействие чужого тела имеет место и в случаях ненависти. Вот как Нерон описывает свое отношение к Агриппине: Я с радостью иду, куда влекут желанья, (...) Грожу и требую - когда ее здесь нет. Я весь перед тобой, Нарцисс, как на ладони: При ней ни мужества, ни воли нет в Нероне (...) Так или иначе, бессильный и немой. Пред гением ее сникает гений мой. ("Британик", II, 2) (Пер. Э. Линецкой) 161 (становится чрезмерно продуманной), либо персонаж ее вовсе лишается. Для расиновского героя всегда остается недостижимым верное поведение в присутствии чужого тела: реальный контакт всегда оборачивается поражением. Так что же, расиновский Эрос никогда не бывает счастливым? Нет, бывает именно тогда, когда он ирреален. Чужое тело - счастье только тогда, когда оно - мысленный образ; счастливые мгновенья в расиновской эротике - это всегда воспоминания. — 114 —
|