|
От Канта Станкевич (под влиянием М. Бакунина – см. о фихтеянстве последнего в § 4) переходит к беглому изучению Фихте. Справедливо была отмечена (11) недостаточность этого изучения Фихте – но и у Станкевича и Бакунина и Белинского краткое их увлечение фихтеянством отразилось в том нpимате ЭТики, потребность и правду которого они носили в себе. Этический радикализм Фихте, вообще этический мотив, столь доминирующий в его системе, был дорог им всем, как второй основной момент в эстетическом гуманизме. Во всяком случае Станкевич, а Белинский, в особенности, через всю жизнь проносят моральный патетизм, – уже у них в сущности выступает то тяготение к «панморализму», которое с исключительной силой проявится позже у Толстого и (по иному) у Н. К. Михайловского... В фихтеянстве для Станкевича и его друзей была очень дорога идея личности и притом в ея укорененности в транцендентальной сфере – что открывало для них всех возможность освобождения от романтического субъективизма. ---------------------------------------- (8) Переписка. стр. 293. (9) Ibid., стр. 283. (10) Ibid., стр. 249. (11) Чижевский, op. cit., стр. 78. [250] Именно этот момент объясняет нам тот парадокс в диалектики развития всей группы Станкевича, что к Гегелю они приходят от Шеллинга через фихтеянство. Но все это менее парадоксально, чем может показаться сразу. Шеллингом увлекались у нас раньше в его натурфилософии и эстетике; группа же Станкевича, хотя и увлекалась (слегка) натурфилософией Шеллинга и связыванием истории с природой, – а также и эстетикой, но больше всего его {трансцепдентализмом}. С другой стороны учение о личности, вообще очень слабое у Шеллинга, не могло' быть развито на почве Шеллингианства – в силу чего Станкевич в этот период и возвышал над философией религию. В Фихте же с его исключительным моральным пафосом, Станкевич и его группа, нашли то, чего не могли найти у Шиллинга – идею личности. В одном позднем письме (12) Станкевич пишет Бакунину: «действительность есть поприще настоящего человека – только слабая душа живет в Jenseits». Это, конечно, уже влияние Гегеля, но к утверждению реальной, конкретной личной жизни Станкевич и его друзья шли через Фихте. Этот мотив фихтеянства сохранился и в период увлечения Гегелем ив свое время привел к критике Гегеля. Особенно сильно «то было выражено Белинским, но и у Станкевича мы встречаем протест против растворения индивидуальности во всеобщем (13). Гегеля Станкевич изучал внимательно и с большим подъёмом – он глубоко чувствовал всю силу синтеза у Гегеля. Он перевел очень недурную статью Вильма о Гегеле (14): кроме сочинений самого Гегеля он изучает произведения его последователей – в том числе Фейербаха (15) и Цешковского (польского гегельянца, о котором будем еще говорить в главе о Герцене). Станкевич написал сам статью на тему «О возможности философии как – науки», но статья почему то не была напечатана, а рукопись ее утеряна. — 208 —
|