Русская Философия. Энциклопедия

Л и т.: О. Иосиф. Н. В. Гоголь, И. В. Киреевский, Ф. М. Достоевский и К. Леонтьев пред «старцами» Оптиной пустыни // Душеполезное чтение. 1898. № 1; Богданов Д. П. Оптина пус­тынь и паломничество в ней русских писателей // Исторический вестник. 1910. № 10; Вересаев В. В. Гоголь в жизни. М., 1990; Матвеев П. А. Гоголь в Оптиной пустыни // Русская старина. 1903. № 2; Зайцев Б. К. Достоевский и Оптина пустынь I! Литературная Россия. 1989. 18 декабря; Он же. Оптина пус­тынь//Возрождение. 1929. 27 октября; Концевич И. М. Оптина пустынь и ее время. Джорданвиль, 1970; Леонтьев К. Н. Избр. письма, 1854-1891. Спб., 1993; Нилус С. А. На берегу Божьей реки. Троице-Сергиева лавра. Ч. 1-2. 1992; Четвериков С. Оптина пустынь. 2-е изд. Париж, 1988; Котельников В. А. Пра­вославные подвижники и русская литература: На пути к Опти­ной. М., 2002.

А. П. Козырев

«ОПЫТ ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЙ МЕТАФИЗИКИ. Твор­чество и объективация» - соч. Бердяева, написанное в последний период его творческой деятельности. Опубли­ковано в Париже на фр. языке в 1946 г., на рус. языке - в 1947 г., переведено на англ. язык в 1952 г. в Лондоне и Нью-Йорке. В России впервые издано в 1995 г. (в сб. трудов Бердяева под названием «Царство Духа и царство Кеса­ря»). В этом соч. автор поставил задачу дать целостное изображение своих собственно философских взглядов -метафизики. При этом Бердяев с самого начала отмечает, что слову «метафизика» он придает не традиционный смысл рационально-логического учения о бытии и по­знании, а интуитивно-жизненный смысл в духе Достоев­ского, С. Кьеркегора, Ф. Ницше, Б. Паскаля, Я. Бёме и др. представителей неклассического, экзистенциального типа философствования. Др. особенность его взглядов заклю­чается в том, что он развивает не просто экзистенциаль­ную, а эсхатологическую метафизику, рассматривая все вопросы в эсхатологическом свете, в свете конца мира. По мнению Бердяева, философствующая мысль неотв­ратимо упирается в эсхатологическую перспективу, к-рая бросает на нее обратный свет и порождает противоречи­вость и парадоксальность внутри самой мировой жизни. Поэтому он определяет свое произв. как опыт гносеоло­гического и метафизического истолкования конца мира, конца истории, т. е. как эсхатологическую гносеологию и метафизику. Бердяев считает, что до сих пор такого истол­кования в истории философии не было сделано, ибо сама эсхатология оставалась частью догматической теологии (в виде Апокалипсиса) и притом не самой главной. Книга состоит из 4 ч.: 1) проблема познания и объективация; 2) проблема бытия и существования; 3) бытие и творче­ство; 4) проблема истории и эсхатология. В кратком исто­рико-философском экскурсе Бердяев показывает, что есть два пути познания бытия: или из объекта, из мира, или из «я», из человека. На этом различении должно быть пост­роено и разделение философских направлений. Филосо­фия «я» по-настоящему начинается с переворота, совер­шенного И. Кантом, хотя он имел предшественников в лице Сократа, Августина и др. Показав, что объект порождается субъектом, Кант раскрыл возможность ме­тафизики из субъекта, философии свободы, т. е. экзистен­циальной метафизики. Интерес к предельным и эсхатоло­гическим проблемам, по Бердяеву, не был свойствен фр. и англ. философии, а лишь нем. и рус. мысли. Эти мотивы просматриваются в творчестве Достоевского и Толсто­го, у К. Н. Леонтьева, Федорова, В. С. Соловьева и др. Осн. проблемами рус. религиозно-ориентированной мысли были проблемы не теории познания, логики, ра­циональной метафизики, а философии истории, фило­софии религии, этики; специфически рус. темы – о Богочеловечестве, конце истории, конфликте личности с миро­вой историей, о соборном человеке, тоске по Царству Божьему. Из историко-философского анализа Бердяев делает вывод, что метафизика возможна не как система понятий, а лишь как символика духовного опыта. За ко­нечным скрыто бесконечное, дающее знаки о себе, о це­лых мирах, о нашей судьбе. Цель философского познания -не в отражении действительности, а в нахождении ее смысла. Окружающий человека объектный мир представляется Бердяеву ненастоящим, иллюзорным. Разум имеет тен­денцию все превращать в объект, из к-рого исчезает экзистенциальность. Вследствие изначальной пораженности человека первородным грехом («падшести») проис­ходит его подчинение условиям пространства, времени, причинности, выбрасывание человека вовне, экстериоризация, иными словами - объективация. Последняя оз­начает отчужденность объекта от субъекта, поглощен­ность неповторимо-индивидуального безличным, всеоб­щим, господство необходимости и подавление свободы. Процессу объективации как движению вовне он проти­вопоставляет возможность духовного восстания, борьбы против нее посредством общения в любви, творчества и трансцендирования как движения внутрь субъекта. Вы­соко оценивая критику Хайдеггером тенденции к усред­нению и нивелированию индивида в условиях господства обыденности и массовизации культуры (Man), Бердяев упрекает его в пессимизме, т. к. Хайдеггер, отрицая бес­конечность в человеке, считает, что смерть есть после­днее слово конечного существования индивида, он не выходит к тайнам космической жизни. Поэтому его кон­цепция «Мап» остается во власти объективации, выброшенности человека в мир, не связана с проблемами эсха­тологии. Бердяев же усматривает противоречие челове­ческого существования в том, что человек есть существо хотя и конечное, но заключающее в себе потенциальную бесконечность и устремленное к бесконечности. Откло­няя любые попытки философов (в т. ч. Хайдеггера) пост­роить онтологию, поскольку она неизбежно будет оста­ваться в рамках рационализации и объективации, Бердя­ев ставит своей задачей утвердить философию духа - эк­зистенциальную диалектику божественного и че­ловеческого. Понятие духа он не отождествлял ни с ду­шой, ни с психическим. В духе находится источник сво­боды. Душа человека - арена борьбы духовного и при­роды, свободы и необходимости. В отличие от Гегеля, для к-рого свобода оказывалась порождением необходимого мирового процесса, Бердяев считает, что бытие не может быть источником свободы. В этом вопросе он разделяет взгляды нем. философа-мистика XVII в. Я. Бёме, согласно к-рому свобода предшествует бытию, она истекает из «бездны», к-рая есть «ничто», безосновное око вечности и вместе с тем бездонная, не детерминированная воля к чему-то. Ничто и свобода первичнее Бога и вне Бога, они как раз и явились тем «строительным материалом», из к-рого Бог создал мир и человека. Поэтому, считает Бердя­ев, Бог не может нести ответственность за несотворенную им свободу, порождающую в человеке возможность зла, а человек не имеет права перекладывать на Бога от­ветственность за творимое на земле зло. Истолкование свободы как коренящейся в «ничто» Бердяев использует и для решения проблемы творчества, возникновения ново­го. Подлинное творчество означает появление того, чего еще не было в мире, т. е. создание из ничего посредством акта свободы. Из бытия же, подверженного объектива­ции и «рабьей» психологии, невозможно настоящее твор­чество, возможно лишь перераспределение материи про­шлого. Согласно Бердяеву, продукты творческой деятель­ности человека носят двойственный характер, в них как бы отражается борьба двух миров - существующего, объектно-чувственного зона и нового, эсхатологическо­го зона. В творческом акте человек выходит из замкнутой субъективности двумя путями: объективации и трансцендирования. На путях объективации творчество при­спосабливается к условиям данного мира, на путях же экзистенциального трансцендирования оно прорывается к концу мира, к его преображению, т. е. в действитель­ность потенциальную, более глубокую. Оценивая взгля­ды Бердяева на проблему творчества, Зеньковский и нек-рые др. историки рус. философии отмечали их противо­речивость. Ибо творчество, с одной стороны, неизбежно ведет к объективации, а с другой - оно же призвано ее разрушить. Тем самым творчество как бы лишается вся­кого смысла и сводится лишь к «мессианской страсти». Однако, считает Бердяев, было бы ошибкой делать вывод, что творчество объективированное лишено смысла. Без него человек не смог бы поддерживать и улучшать усло­вия своего существования в этом мире. Вместе с тем нужно понимать границы этого пути и не абсолютизировать его. Важно иметь в виду, что наступит эпоха, новый истори­ческий зон, когда эсхатологический смысл творчества будет окончательно выявлен. Проблема творчества, т. обр., упирается в проблему смысла истории. Бердяев исходит из того, что время есть разное: космическое, историчес­кое и экзистенциальное. Последнее не исчисляется мате­матически, в нем нет различия между будущим и про­шлым, концом и началом, его течение зависит от напря­женности переживаний, от страдания и радости, от твор­ческих подъемов. История происходит в своем историческом времени, но она не может в нем остаться.