Русская Философия. Энциклопедия

Лит.: Руснак С. С. Взгляд на евразийство с Дальнего Восто­ка//Личность. Культура. Общество. 2001. Т. 3, вып. 1(7);

В. Я. Пащенко

ИВАНОВ Вячеслав Иванович (16(28).02.1866, Москва -16.06.1949, Рим) - поэт, мыслитель. Окончив 2 курса исто­рико-филологического ф-та Московского ун-та, И. в 1886 г. для продолжения образования уехал в Берлин, где под руководством Т. Моммзена писал диссертацию о систе­ме откупов в Древнем Риме. Вернулся на родину весной 1905 г., жил вначале в Петербурге (устраивая на своей квар­тире, или «башне», «симпозионы» - приемы для культур­ной элиты в духе философических пиров древних акаде-мий),сосени 1913 г.-вМоскве. В 1921-1924гг. И.-проф. Бакинского ун-та. В августе 1924 г. эмигрировал и до кон­ца жизни жил в Италии, практически не принимая учас­тия в общественных и культурных событиях эмиграции и в целом лояльно относясь к советской власти. В 1926 г. И. стал вост. католиком православного обряда, в 1936-1949 гг. И. - проф. рус. языка и литературы в Папском восточ­ном ин-те. На большинство современников производил впечатление человека многогранной одаренности, спо­собного говорить практически с каждым собеседником на языке его специальности. «Вячеслав Великолепный» (выражение Шестова) стал воистину энциклопедией куль­турных увлечений рус. «серебряного века». Стихи И. со­здали ему репутацию столпа рус. символизма - поэта-философа, перу к-рого принадлежат стихотворения «громкозвучные, тяжеловесные и в одеждах изукрашен­ные пышно» (Б. К. Зайцев). Поэтическая философия И., за к-рой стоит его личность «мудреца» и отношение к поэзии как одному из высших способов познания, явля­ется разновидностью автокомментария к собственному творчеству. С нач. 1890-х гг. И. находился под сильным влиянием Ф. Ницше, а также германской мысли: М. Эк-харта, философии становления и «органической формы» И. В. Гёте, «магического идеализма» Новалиса, раннеро-мантической метафизики всеединства, «синтетической оперы» Р. Вагнера. Конец века окрашен интенсивным вос­приятием идей В. С. Соловьева (с к-рым познакомился в 1896 г.). И. становится также одним из главных рус. знато­ков античных культов и мистерий («Эллинская религия страдающего бога», 1904-1905; «Дионис и прадионисийство», 1923). Во 2-й пол. 1900-х гг. И. увлекся оккультизмом и теософией, гностическими и манихейскими учения­ми, а также пытался осуществить проповедуемую им идею эротико-мистического коллективизма. После пере­езда в Москву в сферу интересов И. попадают Скрябин и Достоевский, работы московских православных филосо­фов, под непрямым воздействием к-рых он к концу деся­тилетия пришел к размышлениям о русской идее. В эмиг­рации И. существенно ничего не добавил к сказанному им ранее, хотя и уточнял свои наблюдения о культуре, восприняв нек-рые идеи неотомизма и философствую­щих писателей-католиков (аббат А. Бремон, Т. Хеккер и др.). Из продолжительного диалога И. с совр. мыслью родились кн. эссеистики «По звездам» (1909), «Борозды и межи» (1916), «Родное и вселенское» (1917) и составлен­ная из 12 писем «Переписка из двух углов» (1921, совме­стно с Гершензоном). И. - участник сб. «Из глубины» (1918). Свою эпоху И. характеризовал как век преобладания «критического» начала над «органическим» и расчлене­ния культурной целостности, достигнутой в Средние века. Возникновение в системе координат романтического миросозерцания (сферу к-рого И. распространяет на весь XIX в.) атеистического и феноменологического идеализ­ма свидетельствует об отпадении культуры от религиоз­ного корня и ее «самостоянии». Нигилистическое отно­шение к культуре одного и иллюзионистский релятивизм другого объединяет пафос отрицания творчески инстин­ктивного начала жизни и онтологической природы творческого акта. Рассечение движения жизни во имя механистически понимаемой свободы творчества на чи­стое познание и неведение об «истинно сущем» парадок­сально привело к торжеству полной несвободы: торже­ству «темных» сил природы и блужданию мысли в «зер­калах» произвольных самоотражений. Перед совр. худож­ником, считает И., стоит задача принять участие в реинтеграции культуры на основании мистически по­нимаемого духовного коллективизма, что приведет к но­вой органической эпохе, когда индивидуальность раскро­ется в терминах соборности. Под влиянием Вагнера, а также пытаясь примирить этически понятого Ницше и Соловьева, И. сближает свободное самоутверждение лич­ной воли с началом «соборного единения». Т. обр., И. возлагает на искусство религиозную функцию. Аморф­ной романтической мечтательности XIX в., по мнению И., должно быть противопоставлено волевое «да» души поэта, не знающее разделения «неба» и «земли» в акте жизнетворчества. Свою философию творчества И. назы­вает символической, раскрывающей во всех явлениях связь всего сущего и «знамения иной действительности». Выявление красоты смысла самих вещей (или виденье «смысла форм и разума явлений») И. считает религиоз­ным деланием, «теургией», к-рая втягивает творящее искусство сознание в «земное, реальное» воплощение религиозной идеи. И. разграничивает идеалистический и реалистический символизм. Первый в лице, напр., фр. поэзии (Ш. Бодлер, П. Верлен, С. Малларме) занят психо­логическим экспериментом, игрой: обретением прежде никем не испытанного душевного состояния и воплоще­нием его ассоциативного, «музыкального» соответствия («сна», «химеры»), или символа, магией слова, вызываю­щего аналогичное состояние в воспринимающем созна­нии. Реалистический символизм выражает таинство ре­ального бытия, исходит из завещанного Гёте требования об объективно познавательном характере символа и воз­вышает «вещь» до «мифа», двигаясь от видимой реаль­ности вещей к их внутренней и более сокровенной реаль­ности. Символист-реалист - это мистик, преемник твор­ческих усилий Мировой души, открыватель красоты Божественного откровения, видящий как «тайнозритель», «что говорят вещи». Художник, приобщающийся к пер-вореальности, дерзновенно должен отказаться от роман­тического монолога ради соборности «хора» и «хорово­да» - художнической жертвы «я» во имя «ты», требую­щей любви, полного растворения субъекта. Поэт-теург, участник таинства мистического коллектива, выступает жрецом-посредником между Богом и людьми «на алта­рях искусства». Центральным для творческой идеи И. яв­ляется образ Диониса, к-рый предстает в качестве религи­озной метафоры свободы творчества. Это своего рода первопамять культуры, в к-рой не остается неучтенным ни один «творческий порыв». И. видит в античности «вто­рой» Ветхий завет, а в боге вина - предвестника Христа. Дионисизм означает свидетельство восхождения челове­ка-творца к Богу в ответ на Его нисхождение к человеку. И. усматривает в нем способ преодоления индиви­дуализма, рождения личного опыта, являющегося сверх­личным по значению, но главное - некое «священное бе­зумие», «энергию» и «метод» внутреннего опыта, к-рый предшествует «пророчествованию» и проходит «через всякую истинную религиозную жизнь». В подлинном ге­нии есть нечто от святого, приобщившегося к соборному союзу: Данте не мог бы появиться без Франциска Ассиз­ского. Вместе с тем отношение И. к соборности не цер­ковное, а мистическое; как и большинство представите­лей «нового религиозного сознания», он анархически воспринимает «внешние» формы церковности как исто­рические «искажения» и «язычество». К кон. 1910-х гг. в представлении И. о дионисизме усилились христологи-ческие аспекты, оно оказалось теснее соотнесено с судь­бами русской идеи как неизъяснимого природного «чув­ствования Христа», противящегося «принудительным уставам». Национальная идея определима только в связи со всемирным служением (поэтому поэт не считал свое католичество изменой православию), она несовместима ни с политическими, ни с националистическими интере­сами. История России в системе вселенского «кровооб­ращения» представляется трагической загадкой: «Мы пе­реживаем за человечество - и человечество переживает в нас великий кризис». До конца жизни И. продолжал ве­рить в мистическое будущее мира, преображенное све­том рус. святости. Восприятие философии творчества И. было разнообразным: он признавался как ведущим тео­ретиком религиозного крыла рус. символизма, так и «идейной кокеткой», занятой эстетической «подделкой ре­лигиозной жажды» (Флоровский).