|
г) На этом основании делаются понятными два обстоятельства, о которых необходимо упомянуть, несмотря на краткость нашего изложения. Во-первых, делается понятным учение Прокла об удовольствии, которое мы получаем от подобного рода трансцендентальной фантазии. Здесь не просто логические категории, но выступают живые личности, своего рода умственно-интуитивные личности и события (108, 6-10). Для истории эстетики - это весьма важная установка. Вопрос об удовольствии, доставляемом чистой фантазией, ставится также у Дамаския (In Phaed. I 525, 1-5 Wester.), у которого прямо говорится о наслаждении вымыслами и о логосах как "образах сущего" (ton onton eiconas), причем прямо имеется в виду безболезненная "игра" фантазии. Во-вторых же, как сказано, Прокл, и со своей точки зрения вполне справедливо, обрушивается на эпикурейца Колота, который давал весьма энергичную критику мифологии вообще. Итак, принцип трансцендентальной фантазии для Прокла может считаться вполне установленным. До Прокла мы его находим у Плутарха Афинского (выше, с. 5), а после Прокла, как сказано, его можно найти еще у ряда авторов. д) Поскольку учение о трансцендентальной (так сказать) фантазии является в греческой философии до чрезвычайности редким, а нередко оно только в виде учения об активности космического или сверхкосмического разума, мы позволим себе привести несколько небезынтересных текстов на эту тему. Уже Аристотель (De an. III 3, 427 а 24-27), отчасти вслед за Платоном (Soph. 264 b, Phileb. 39 b), строго отличал фантазию от мнения, как совпадающего с чувственным восприятием, так и связанного с ним и отражающего эту чувственность. С другой стороны, фантазия, по Аристотелю, отлична также и от познания и ума, поскольку может быть и истинной и ложной (De an. III 3, 428 а 17-18), и вообще измышления, поскольку животные могут иметь фантазию, но не иметь мышления. И вообще фантазия может быть связана и с чувственностью и с разумом (III 10, 432 а 9 - 433 b 31). Таким же образом Аристотель (III 3, 429 а 2) определяет фантазию как "движение, возникающее от ощущения в действии". Здесь, однако, необходимо на минутку остановиться. Дело в том, что в этой последней цитате из Аристотеля имеется в виду совершающийся в фантазии переход от ощущения к тому "действию", которое по-гречески обозначено как "энергия". Но энергия у Аристотеля есть не просто физическое, то есть пространственно-временное, действие, но действие смысловое, то есть целеустремительное и формообразующее движение (подробнее об этом и тексты: ИАЭ IV 99-101, 104-109). Но тогда получается, что уже Аристотель трактовал фантазию как смысловую деятельность. Тут только не нужно путать привлечение общеаристотелевского разделения ума на пассивный и активный. Подлинный и настоящий ум, по Аристотелю, - это ум действующий, а не страдательный (De an. III 5 - вся глава). Но когда ум действует, то в сравнении со своим исходным и чистым состоянием он уже является до некоторой степени также и страдательным умом, поскольку он в данном случае содержит в себе указания на оформляемую им и в полном смысле слова пассивную материю. Это важно иметь в виду потому, что неоплатоники будут трактовать фантазию именно как страдательный разум. Страдательность здесь не абсолютная, но та, которая чисто смысловым образом предвосхищает в себе любую пассивную материальность. — 264 —
|