|
Во-вторых, аллегория может относиться к делам бытовым, обывательским и иметь какой-нибудь моральный или общественный смысл. Но и это еще не есть настоящий символ. Если пифагорейский символ запрещает есть сердце или мозг животного, то это легко понять как совет избегать большой озабоченности и всяких трудностей, поскольку сердце и мозг, как органы мысли и чувства, как раз и вредны для тех, кто не хотел бы ограничивать свою философскую жизнь излишними заботами. Между прочим, длинный ряд таких пифагорейских символов с их довольно плоским толкованием можно найти у Порфирия в известном уже нам трактате (выше, с. 24) "О жизни Пифагора" (гл. 37-43). И Ямвлих явно критикует здесь Порфирия, хотя и не называет его имени. Порфирий толкует пифагорейский символ о необходимости возлияния богам через ушко сосуда так - что это ушко похоже на человеческое ухо и что, следовательно, богов нужно почитать музыкой и пением. В противоположность этому Ямвлих (Vit. Р. 84, р. 62, 2-3 N.) понимает данный символ как запрет непочтения к богам, поскольку боги и люди не должны пить из одного места чащи. У Порфирия говорится о недопустимости носить на кольце изображение божества, и это мотивируется у него недопустимостью делать явными для всех свои религиозные чувства. У Ямвлиха здесь совсем другой смысл. Он понимает этот символ (там же, 84, р. 62, 3-5) как недозволенность искажения и осквернения божественных образов. У Порфирия еще, один пифагорейский символ советует избегать многолюдных дорог. Это понимается у Порфирия как запрет смешиваться с толпой и пользоваться ее мнением. По Ямвлиху же (там же, 83, р. 61, 11-13), здесь идет речь не об отдельной личности и толпе, но о священном служении и повседневном быте. Во всех этих случаях, в понимании Ямвлиха, символ отличается от аллегории толкованием его образной стороны в смысле платоновского учения об идеях с подчеркиванием субстанциальной осуществленности такой идеи, то есть с ее сакральным использованием в священных таинствах. Наконец, свою символику - и здесь мы это подчеркиваем еще раз - Ямвлих понимает не просто как слияние идеи и материи в одно нераздельное целое, но и как сакрализацию этого единства, то есть понимает ее уже мифологически, и притом теургически-мифологически. Возникает, таким образом, целая иерархия символизма, формулируемая вполне по-аристотелевски, то есть дистинктивно-дескриптивно. Другими словами, если в трактате "О пифагорейской жизни" символ устанавливался как жизненно-осуществленный синтез идеального и материального, то в трактате "Протрептик" этот синтез анализируется многопланово. — 153 —
|