Богословско-политический трактат

Глава VII Об истолковании писания

Что Священное писание есть слово божье, научающее людей истинному блаженству или пути к спасению, это, конечно, на устах у всех. На самом же деле оказывается совершенно другое. Толпа, по-видимому, меньше всего заботится о том, чтобы жить по правилам Священного писания; и мы видим, что почти все выдают свои измышления за слово божье и стараются только о том, чтобы под предлогом религии принудить других думать заодно с ними. Мы видим, говорю, что богословы по большей части были озабочены тем, как бы им свои выдумки и мнения вымучить (extorquere) из священных письмен и подкрепить божественным авторитетом, и что они ни в чем другом не поступают с меньшей рачительностью и с большим легкомыслием, как в истолковании Писания, или мысли Духа Святого. Если их потом что-нибудь и беспокоит, так это опасение не о том, что они приписали Святому Духу какую-нибудь ошибку и уклонились с пути спасения, но о том, как бы их не уличили в ошибке другие (и таким образом собственный их авторитет не был бы попран) и как бы другие не стали их презирать. Если бы люди от чистой души говорили то, что они свидетельствуют о Писании на словах, то они вели бы тогда совершенно другой образ жизни и столько разногласий не возмущало бы их душу; они не спорили бы с такой ненавистью, и их не охватывало бы столь слепое и легкомысленное желание толковать Писание и выдумывать новшества в религии; но, наоборот, они не посмели бы принять за учение Писания ничего такого, чего не узнали совершенно ясно из него самого; и, наконец, те святотатцы, которые не побоялись подделать Писание в очень многих местах, в значительной мере поостереглись бы от такого преступления и отстранили бы от него святотатственные руки. Но честолюбие и дерзость напоследок столь превозмогли, что религию обосновали не столько на повиновении учениям святого духа, сколько на защите человеческих измышлений; даже более, религия будто бы заключается не в любви, но в возбуждении разногласий между людьми и в распространении самой ожесточенной ненависти, прикрываемой ложным именем божественной ревности и пламенного усердия. К этим бедам присоединяется суеверие, учащее людей презирать разум и природу и чтить и удивляться только тому, что противоречит тому и другому. Поэтому не удивительно, что люди, дабы больше удивляться Писанию и почитать его, стараются так его объяснить, чтобы оно казалось как можно больше противоречащим им, т. е. разуму и природе; поэтому им снится, что в священных письменах скрываются глубочайшие тайны, и они упражняются в отыскивании их, т. е. нелепостей, пренебрегая прочим полезным. И все, что только они придумают, безумствуя таким образом, – все это они приписывают Святому Духу и со всей силой и напором страсти стараются защитить. Люди ведь так устроены, что все, что они познают чистым разумом, они и защищать стараются только разумом (intellectus) и рассудком (Ratio); наоборот, все, о чем они мыслят, руководясь аффектами души, они и защищают, руководясь ими же. Но, чтобы выпутаться из этих неурядиц и освободить ум от теологических предрассудков и легкомысленно не принимать выдумок людей за божественные правила, мы должны повести речь об истинном методе толкования Писания и обсудить его. Ведь, не зная метода, мы ничего не можем определенно знать, чему хочет учить Писание, или Святой Дух. А этот метод истолкования Писания, коротко говоря, не отличается, по-моему, от метода истолкования природы, но согласуется с ним совершенно. Ибо как метод истолкования природы состоит главным образом в том, что мы излагаем собственно историю природы, из которой, как из известных данных, мы выводим определения естественных вещей, так равно и для истолкования Писания необходимо начертать его правдивую историю и из нее, как из известных данных и принципов, заключать при помощи законных выводов о мысли авторов Писания. Ведь таким образом каждый (если действительно он для истолкования Писания и рассуждения о вещах, в нем содержащихся, не допустит никаких других принципов и данных, кроме тех только, которые заимствуются из самого Писания и его истории) всегда будет двигаться вперед без всякой опасности ошибиться и будет в состоянии рассуждать о том, что превосходит наше понимание, так же верно, как и о том, что мы познаем при помощи естественного света. Но, чтобы было ясно, что этот путь не только верный, но и единственный и что он согласуется с методом истолкования природы, нужно заметить, что Писание весьма часто говорит о вещах, которые не могут быть выведены из принципов, познанных при помощи естественного света; ведь большую часть Писания составляют повествования и откровения. Но повествования содержат в себе главным образом рассказы о чудесах, т. е. (как мы показали в предыдущей главе) рассказы о необыкновенных делах природы, приспособленные к взглядам и суждениям историков, писавших о них; откровения же тоже были приспособлены к взглядам пророков (как мы показали во второй главе), и они на самом деле превосходят человеческое понимание. Поэтому познание всего этого, т. е. всех почти вещей, содержащихся в Писании, должно быть заимствуемо только из самого Писания, подобно тому как познание природы – из самой природы. Что касается нравственных правил, которые также содержатся в Библии, то хотя они могут быть доказаны из общих понятий, однако из них нельзя вывести, что Писание учит им, но это может явствовать только из самого Писания. Более того, если мы без предрассудка желаем подтверждения божественности Писания, то для нас должно только из него одного стать ясным, что оно учит истинным нравственным правилам; ведь только этим может быть доказана его божественность: ведь мы показали, что достоверность пророков явствует главным образом из того, что пророки имели дух, склонный к справедливому и доброму. Посему это же самое и для нас должно быть ясно, дабы мы могли иметь к ним доверие. А что из чудес нельзя убедиться в божественности Бога, мы также уже доказали, не говоря уже о том, что чудеса могли совершать и лжепророки. Поэтому божественность Писания должна явствовать только из того, что оно учит истинной добродетели. Но это может явствовать только из [самого] Писания. Если бы этого не оказалось, то принять его и засвидетельствовать его божественность было бы великим предрассудком. Итак, все познание Писания должно заимствовать из него одного. Наконец, Писание не дает определений вещей, о которых оно говорит, как не дает [их] также и природа. Посему, подобно тому как определения естественных вещей должно выводить из различных действий природы, так и [эти определения] должны быть извлечены из различных рассказов, которые встречаются в Писании о каждой вещи. Следовательно, общее правило толкования Писания таково: не приписывать Писанию в качестве его учения ничего, чего мы не усмотрели бы самым ясным образом из его истории. Какова же должна быть его история и о чем главным образом она должна рассказать, надо теперь здесь сказать.