|
Вот каким образом объясняется то явление, что иногда даже видения обыкновенного сна не только повторяются, но и продолжаются в следующие ночи, – явление, которое, без сомнения, имеет место гораздо чаще, чем вспоминание сновидений по пробуждении. Тревиранус рассказывает, что как только один студент засыпал, он сейчас же принимался разговаривать, причем его речь всегда начиналась с того места, на котором прерывалась его речь, имевшая место во время его предшествовавшего сна.* Гервею приснилась сцена ревности, окончившаяся убийством. Сильно взволнованный этим сновидением, он проснулся, но забыл его так скоро, что только и мог занести в свой дневник факт такого быстрого своего забвения. Через несколько недель ему приснилось, что над убийцей, виденным им в предшествовавшем сне, производится суд, причем он сам играет на суде роль свидетеля и может не только изложить все подробности преступления, но и описать в точности наружность как убийцы, так и его жертвы.** * Boismont. 344. ** Hervey. 311. Если мы для полного уяснения себе вопроса о связывании нами вспоминанием однородных наших состояний обратимся к совершенно посторонней для нас области- эстетике, то увидим, что в этом явлении может почерпнуть для себя пользу и диагноз эстетический. Произведения, которыми рифмоплеты ежегодно наводняют нашу литературу, сделались уже настоящей язвой обыкновенной публики, у которой не хватает вкуса для выбора, которая не. всегда еще относится с полным презрением к шарлатанским рекламам и которую ослепляют роскошные золотообрезные переплеты. Стихотворцев можно разделить – как я пришел к тому путем многочисленных наблюдений – на две различных категории: одни из них отличаются удивительной относительно своих собственных произведений памятью и могут, если попросить их о том, читать их наизусть по целым часам; другие же – как это мне известно из опытов над Мартином Грейфом – представляют обратное явление: они не обнаруживают никакой в этом отношении памяти. Это непонятное явление, долго остававшееся таковым и для меня, объясняется так: что было произведено в состоянии настоящего поэтического вдохновения, не может быть воспроизведено в столь отличном от него состоянии, каким является состояние бодрственной рефлексии. Поэтому я не встречаю никакого затруднения даже в том, чтобы поверить рассказу Монтеня, что один поэт совершенно не заметил плутни своего собрата, выпустившего в свет его стихотворения под своим именем.* Ведь рассказывают же о знаменитом Линнее, что он в возрасте старческого ослабления памяти, принимая свои собственные произведения за чужие, приходил в восторг от их чтения.** Достаточно находиться в сильной лихорадке, чтобы по прекращении пароксизма ее сделалось невозможным всякое воспоминание о том, что имело место в лихорадочном бреду. Вальтер Скотт написал своего Айвенго в лихорадке; по выздоровлении у него от всего этого романа удержалась в памяти только общая мысль, которая была в его голове и до болезни.*** Что, с другой стороны, однородность психических состояний чрезвычайно облегчает вспоминание, это доказывается случаем с одним солдатом, в пьяном виде потерявшем вещь, принадлежавшую его начальнику: он по отрезвлении не был способным вспомнить, где он потерял ее, но в новом опьянении вспомнил все и нашел потерянное.**** — 173 —
|