|
Гильом писал не в целях преподавания. Свободная от всяких диалектических и педагогических ограничений, его манера речи не столько ораторская, сколько разговорная, и поэтому мы так хорошо его знаем. Живой, одухотворенный, порой саркастичный при обсуждении идей, он дает нам понять, если мы этого еще не знаем, что хорошо умеет выбирать вина: Анже, Сен-Пурсен и Оксерр—вот три его любимых напитка; из них достаточно знать два, чтобы довериться и третьему. К тому же он прекрасный рассказчик разных историй. Из них все знали по крайней мере одну — ту, которую «епископ парижский Гильом» поведал Людовику Святому, а тот рассказал ее Жуан-виллю, от которого мы и узнали о ней; там речь идет о магистре теологии, который не мог поверить в таинство алтаря** «так, как учит об этом святая Церковь». Наконец, это француз, и можно даже попытаться заключить отсюда, что он — человек XII века. Конечно, было бы преувеличением сказать, что XII век был французским веком. Но в нем царили два француза Абеляр и Бернард Клервоский, первая из тех пар братьев-врагов, которые мы встречаем во все поворотные моменты французской мыс ли. Например, это также Декарт и Паскаль. Один из такой пары обращал страсть сердца на службу разуму, другой — светлый разум на службу религиозному чувству. Разумеется, Гильом был иным, но он — последний из их числа, кого история теологии и философии ХШ века не может обойти молчанием. Будучи уч реждением Церкви и таким же вселенским (catholique), как она, Парижский университет был своего рода «клиринг-хаузом» интеллек туального общения в христианстве. Поэтому естественно, что в нем работали и учились ино странцы, и даже нетрудно понять, почему про славленные иностранцы составляли в нем большинство. Однако трудно объяснить, по чему среди них не было ни одного француза: Александр Гэльский, Роджер Бэкон и Оккам англичане; Дуне Скот — шотландец; Аль берт Великий и Экхарт — немцы; Бонавенту- ра и Фома Аквинский — итальянцы; Генрих Гентский—бельгиец* * *; если вспомнить еще Сигера Брабантского и Боэция Дакийского, то придется согласиться, что, кроме Амаль рика Венского в начале века, Франция не дала великих инакомыслящих, появление кото рых неизбежно в подобной среде. Удобно расположившись в разреженной атмосфере логики, доверяя ей, так как она могла one- — 361 —
|