Опыт о человеке

Иными были боги, почитаемые в каждом римском до­ме, — 6о. и домашнего очага. Они не были порождены осо­бой четко ограниченной сферой практической жизни, но вы­ражали глубочайшие чувства, господствовавшие в семейной жизни римлян, и были священным центром римского дома. Эти боги возникают из почитания предков. Но и у них нет индивидуального облика. Это Di Manes — “добрые боги”, причем понимать их нужно в коллективном, а не в персо­нальном смысле. Термин “маны” (manes) никогда не исполь­зовался is единственном числе. Лишь в более поздний пе­риод, когда стало преобладать греческое влияние, эти боги приобрели личностный облик. В прежнем своем виде “маны” оставались неопределенной массой духов, объединенных общей сродностью с данной семьей. Их лучше описывать как некие возможности, придуманные группой, а не как индивидов. Нам говорят, что; “последующие века, напичканные греческой философией и насыщенные идеей индивидуальности, на­прочь опровергнутой в раннеримскую эпоху, отождествля­ли эту туманную потенциальность с человеческой душой и свяэали с ней веру в бессмертие”. В римскую эпоху именно 'идея семьи, столь существенная в социальной структуре римской жизни, восторжествовала над смертью, достигнув бессмертия, недоступного для индивида”49.

Совсем иная тенденция мысли и чувства возобладала с самого начала в греческой религии. И здесь мы находим оп­ределенные черты культа предков50. Многие такие черты со­хранены классической греческой литературой. Эсхил и Со­фокл описали дары — молочные возлияния, гирлянды цве­тов, локоны волос, — которые были принесены на могилу Агамемнона его детьми. Но под влиянием Гомеровых поэм все эти архаические черты греческой религии начали зату­хать, отступать в тень перед новым направлением мифоло­гической и религиозной мысли. Греческое искусство проло­жило путь к новому пониманию богов. По словам Геродота, Гомер и Гесиод “дали греческим богам имена и обрисовали их внешний облик”. Дело, начатое греческой поэзией, до­полнила греческая скульптура: вряд ли мы можем мыслить Зевса-Олимпийца, не представляя его в Фидиевом воплоще­нии. То, что отрицалось деятельным и практичным римским умом, было преображено созерцательным и художествен­ным сознанием греков. Вовсе не моральные принципы по­родили греческих богов. Греческие философы справедливо жаловались на характер этих богов. “Гомер и Гесиод, — говорил Ксенофан, — приписывали богам все те поступки, которые считаются постыдными и позорными среди людей: воровство, разврат, обман”. Однако самые недостатки и слабости греческих богов позволили сгладить пропасть между человеческой и божественной природой. В гомеров­ских поэмах мы не находим непроходимой границы между этими двумя мирами. Изображая своих богов, человек изо­бражает самого себя во всем многообразии и многоразличии своих качеств, со своими образом мыслей, темперамен­том и даже особыми чертами характера. Но в отличие от религии римлян практическая сторона человеческой приро­ды не переносилась на богов: гомеровские боги представ­ляли не моральные, а особые духовные идеалы. Они не безымянные функциональные божества, которые должны покровительствовать человеческой деятельности: они прояв­ляют интерес и благосклонность к индивидуальному чело­веку. Каждый бог и каждая богиня имеют своих любимцев, которых ценят, любят и которым помогают не в силу лич­ного пристрастия, а благодаря особого рода духовным вза­имосвязям между богом и человеком. Смертные и бессмерт­ные объединены не моральными идеалами, а особого рода способностями и склонностями души. Очень ясное и типич­ное выражение этого нового религиозного чувства мы не­редко встречаем в гомеровских поэмах. Когда Одиссей воз­вратился в Итаку, не зная, что попал на родину, Афина яви­лась ему в виде юного пастуха и спросила, как его зовут. Одиссей, стремясь сохранить инкогнито, тут же выдумал ис­торию, полную лжи и обмана. Улыбнувшись его рассказу, богиня увидела в нем те качества, которыми сама же его некогда наделила.