|
Однако, опыт революции выяснил еще и то, что такое уравнение на самом деле просто неосуществимо. Никакие человеческие меры, никакой террор не может сделать людей «одинаковыми» и стереть их природные различия; люди родятся, растут и живут – неравными от природы; а равное обхождение с неравными людьми создает только мучительные для них и нравственно отвратительные несправедливости. Революционное равнение «вниз» ведет к тому, что худшие люди (карьеристы, симулянты, подхалимы, люди беспринципные, бессовестные, продажные, «ловчилы») выдвигаются вперед и вверх, а лучшие люди задыхаются и терпят всяческое гонение (по слову Шмелева: «гнус наверху, как пена, а праведники побиваются камнями»). В результате этого худшие сплачиваются в новый привилегированный слой («партия») и создают новое, обратное неравенство, – беспомощность обнищавшего народа перед всемогущим партийным чиновником, политическим доносчиком и палачом. Отсюда уже ясно, что справедливость не только не требует уравнения, а наоборот: она требует жизненно верного, предметного неравенства. Надо обходиться с людьми не так, как если бы они были одинаковы от природы, но так, как этого требуют их действительные свойства, качества и дела, – и это будет справедливо. Надо предоставлять хорошим людям (честным, умным, талантливым, бескорыстным) больше прав и творческих возможностей, нежели плохим (бесчестным, глупым, бездарным, жадным), – и это будет справедливо. Надо возлагать на людей различные обязанности и бремена: на сильных, богатых, здоровых – большие, а на слабых, больных, бедных – меньшие, – и это будет справедливо. Если два человека совершать по видимости одно и то же преступление, но один совершит его по злобе, а другой по легкомыслию, то справедливость потребует для них не одинакового, а различного наказания. И так во всем. Так мы должны осмыслить и русскую историю. Освободить крестьян от крепостного права надо было не потому, что «все люди равны», а потому, что привилегия душевладения была несправедлива, жизненно вредна и для обеих сторон унизительна. Провести аграрную реформу Столыпина надо было именно для того, чтобы освободить крестьян от принудительного, арифметического (душевого) уравнения в общине и развязать их творческие, от природы неравные трудовые силы. Отменить во имя равенства жизненные, предметно обоснованные и потому справедливые привилегии, связанные с образованием, с организационным талантом и опытом, и поставить во главе русского государства и хозяйства невежественных коммунистов и бездарных «выдвиженцев» – могли только ослепшие от классовой ненависти революционеры; и вредоносные последствия этой меры вопиют к небу вот уже тридцать с лишним лет. Только от зависти и ненависти можно требовать вместо справедливости – нового, обратного неравенства и восхвалять его, как высшее достижение. «Вот так-то, сударыня, – говорила угольщица маркизе во время одной из французских революций, – теперь все будут равны: я буду ездить в вашей карете, а вы будете торговать углем…» Ибо на самом деле справедливость требует жизненно верного, предметного неравенства: в одном случав привилегии, в другом – лишение прав; в одном случае – наказания, в другом – прощения; в одном случае полновластия, в другом – безоговорочного повиновения. И пока люди не поймут этого, пока они будут настаивать, вслед за Французской Декларацией Прав, на всеобщем равенстве, – им не понять и не осуществить справедливости. — 222 —
|