Маркиз де Сад и XX век. Сборник

Жильбер Лели

Садо-мазохизм Сада1

Можно предположить, что меланхолический «Вакх» из «Мемуаров» Фанни Хилл, портрет которого приводит ниже Морис Эне, и есть маркиз де Сад, каким актрисы из Оперы видели его перед «Аркейским делом». Трудно найти лучший пролог к соображениям, которые мы собираемся высказать, чем эти строки, в которых также с поразительной точностью дается описание лица, страдающего алголагнией:

«Он был одержим жестокой склонностью, неотразимой манией, [выражавшейся не только в том], чтобы безжалостно секли его самого, но и в стремлении сечь других самому. Тратя непомерные деньги на оплату тех, у кого доставало мужества и услужливости отдать себя во власть этой страсти, он, увы! находил мало желающих, будучи весьма разборчивым в выборе партнеров, хотевших подвергнуться вместе с ним столь жестокому испытанию. Это был ярко выраженный блондин хрупкого телосложения. По причине полноты и округлости его фигуры на вид я дала бы ему двадцать лет, хотя на самом деле ему было на три года больше. Круглое, полное, свежее лицо делало бы его вылитым Вакхом, если бы не некоторая суровость, даже жесткость, совершенно не согласовавшаяся со строением его лица, которая приходила на смену жизнерадостности, необходимой для полного сходства. Он сел со мной рядом, и его лицо сразу же приняло выражение кротости и добродушия тем более замечательное, что перемена эта произошла почти мгновенно. Позднее, когда я лучше узнала его характер, я поняла, что своим существованием такое изменение обязано обычному для него состоянию конфликта с самим собой, неловкости, которую он испытывал из-за того, что был рабом столь странной склонности, связанной с его конституцией, склонности, которая делала его неспособным к удовольствию, если он предварительно не прибег к необычным и болезненным средствам доставить его себе».

Прежде чем перейти к рассказу о бичевании Розы Келлер и к марсельской оргии, нам представляется полезным для просвещения недостаточно осведомленного читателя набросать картину основных влечений, которым следовал наш герой во время этих событий. Предлагаемые здесь беглые наблюдения должны послужить основанием для более подробных изысканий, относящихся к жизни де Сада и к анализу его главных произведений, прежде всего «120 дней Содома», «Новой Жюстины» и «Жюльетты», т. е. сочинений, где создатель нового поэтического мира оспаривает авторство у гениального клинициста, предвосхитившего будущие открытия.

Прежде чем рассуждать о садизме, нужно уяснить себе, что в силу амбивалентности инстинктов, подтверждаемой психоанализом, этот психоневроз всегда встречается в сопровождении своей неотъемлемой противоположности, мазохизма. Подобное сосуществование может показаться удивительным лишь на первый взгляд. В садизме, равно как и в мазохизме, речь, говоря несколько упрощенно, идет о реальной или символической связи жестокости с любовным наслаждением. Проявляем ли мы сами жестокость в отношении любимой женщины или эта женщина ведет себя жестоко по отношению к нам — желаемый результат в обоих случаях одинаков. Единственное различие носит, так сказать, чисто технический характер, так как во втором случае сам субъект становится объектом [жестокости]. В некоторых случаях подобный переход от активного к пассивному или наоборот совершается без какого-либо эмоционального переключения, и соединение этих двух противоположностей оказывается столь тесным, что дает Фрейду основание утверждать, что подобная инверсия никогда не вызывает «полного потрясения инстинктов», так что изначальный импульс в той или иной мере сосуществует с производным, «даже в тех случаях, когда процесс трансформации был очень интенсивным». Непостижимый для человека непосвященного, этот феномен не представляет никакой тайны для того, кто постиг поразительную пластичность человеческой души, находящейся под воздействием страсти.