|
Responsare cupidinibus, contemnere honores Fortis, et in se ipso totus teres atque rotundus, Externi ne quid valeat per laeve morari, In quem manca ruit semper fortuna? [690] то он на пятьсот саженей возвышается над всеми королевствами и герцогствами, в самом себе обретая целое царство. Sapiens pol ipse fingit fortunam sibi [691]. Что ему остается желать? Nonne videmus Nil allud sibi naturam latrare, nisi ut quoi Corpore selunctus dolor absit, mente fruatur, Iucundo sensu cura semotus metuque? [692] Сравните с ним толпу окружающих нас людей, тупых, низких, раболепных, непостоянных и беспрерывно мятущихся по бушующим волнам различных страстей, которые носят их из стороны в сторону, целиком зависящих от чужой воли: от них до него дальше, чем от земли до неба. И тем не менее, таково обычное наше ослепление, что мы очень мало или совсем не считаемся с этим. Когда же мы видим крестьянина и короля, дворянина и простолюдина, сановника и частное лицо, богача и бедняка, нашим глазам они представляются до крайности несходными, а между тем они, попросту говоря, отличаются друг от друга только своим платьем. Во Фракии царя отличали от его народа способом занятным, но слишком замысловатым: он имел особую религию, бога, ему одному принадлежавшего, которому подданные его не имели поклоняться, – то был Меркурий. Он же пренебрегал их богами – Марсом, Вакхом, Дианой. И все же это лишь пустая видимость, не представляющая никаких существенных различий. Они подобны актерам, изображающим на подмостках королей и императоров; но сейчас же после спектакля они снова становятся жалкими слугами или поденщиками, возвращаясь в свое изначальное состояние. Поглядите на императора, чье великолепие ослепляет вас во время парадных выходов: Scilicet et grandes viridi cum luce smaragdi Auro includuntur, teriturque Thalassina vestis Assidue, et Veneris sudorem exercita potat. [693] А теперь посмотрите на него за опущенным занавесом: это обыкновеннейший человек и, может статься, даже более ничтожный, чем самый жалкий из его подданных: Ille beatus introrsum est. Istius bracteata felicitas est. [694] Трусость, нерешительность, честолюбие, досада и зависть волнуют его, как всякого другого: Non enim gazae neque consularis Summovet lictor miseros tumultus Mentis et curas laqueata circum Tecta volantes [695] тревога и страх хватают его за горло, когда он находится среди своих войск. Re veraque metua hominum, curaeque sequaces, — 184 —
|