|
3 апреля Я был прерван в писанье журнала болезнью Николеньки[291], над которым провел ночь на 21 марта, боявшись крупа. Но Господь помиловал его без других лекарств, кроме сала внутрь и антимоньяльные капли <?>. 22 апреля Хомяков ввечеру читал свои стихи. 23 апреля Вторник у Кошелевых. Возвращение. 24 апреля Обедня у Трех Радостей. Был у священника. Ввечеру у всенощной в семинарии. 25 апреля У обедни. У Свербеевых. У нас был один Бартенев. 26 апреля Писал о стихах Хомякова. 27 апреля Суббота Поутру продолжал то же писанье. Ввечеру ездил проститься с Кошелевой. 28 апреля У обедни. Стихи Хомякова переписывал. Ввечеру Жуковская. 29 апреля Понедельник Стихи Хомякова. У Чаадаева. 30 апреля Корректура в типографии[292] и стихи Хомякова. 31 апреля Хлопоты о корректуре. 1 мая Те же хлопоты. Обедал у маменьки. Вечер у нас Хомяков, Шевырев, Рейтерн и брат Николай[293]. 2 мая Корректура. Цеймерн. Весь день не обедал. 3 мая Нынче подписал последнюю корректуру Исаака Сирина. После обеда всенощная, потом ходил пешком к Дейбнеру за картой[294]. Потом ездил в типографию выручать билет, посланный туда преждевременно. 20 мая Нынешний вечер провел у нас Голубинский. Замечательная развалина, которая почти уже совсем разрушается[295]. Из сегодняшнего разговора его замечательно то, что говорил о себе, как для него умственные занятия составляют его любимую жизнь, потому что недостаток жизни внутренней он заполняет этою наружною деятельностью. Так он называет свою умственную деятельность. И когда я ему заметил, что его ученая деятельность потому не может назваться наружною, что она посвящена мышлению философскому и богословскому, то он отвечал, что это мышление состоит из выводов и предположений, основанных более на чужих внутренних опытах, которых он сам не испытал, хотя любит говорить о них. По этому случаю он стал говорить о состояниях внутреннего видения испанской Терезы, которую он называет святою, и рассказал очень любопытное слово митрополита о ней и о Иоанне ? Cruce , в котором митрополит видит отражение того же характера испанского, в особенности в области духовной жизни, какой выразился в мирской жизни испанским рыцарством. Он повторил свой любопытный рассказ о несчастной кончине трех архиереев наших, участвовавших в комиссии об отобрании имуществ у духовенства при Екатерине, которым Арсений Мациевский предсказал: одному, Дмитрию Сеченову, что он умрет лютою смертию; другому, Гедеону Псковскому, что он не увидит своего города; и третьему, Амвросию Каменскому, что он умрет насильственною смертию и что псы полижут кровь его и тело будут влачить по полю. Так и случилось. Дмитрий Сеченов умер в жестоких страданиях: язык его распух и высунулся вон изо рта, и от него исходила такая ужасная вонь, что служка его, который входил в его комнату, чтобы подать воды или помочь в чем-нибудь умирающему, не иначе мог входить к нему, как зажимая нос, и то с трудом. Гедеон после долгого пребывания в Петербурге возвратился в свою епархию и остановился в семи верстах не доезжая Пскова. Туда явилось к нему все духовенство города, чтобы поздравить его с приездом, а он назначил завтрашний день, чтобы въехать в город, а между тем сказал окружающим его: «Вот этот Арсений пророчил мне, что я не увижу моего города! А я уже почти в семи верстах от него и завтра буду там». Но между тем в эту же ночь он кончил жизнь. Конец Амвросия известен. — 143 —
|