|
Меньше, признаюсь вам, нравится мне мысль ваша о том, что в русском языке вовсе нет времен и что язык наш обратил внимание на качество действия и уже от качества вывел, по соответствию, заключение о времени. Простите мне, если я, как не филолог, не умею понять законности такого процесса ума русского, который, сознавая общее качество действия, отделяет от него качество времени и потом уже, по соответствию качества времени с другими качествами, выводит его как заключение. Я понимаю, что формы стремления русского глагола выражают не одно время, но еще и другие качества действия и потому вы правы против Ломоносова и его последователей, смешавших эти другие качества с категорией времени, и против Фатера и Бонна, раздробивших один глагол на многие разные, смотря по различному его выражению различных качеств того же действия. Но мне кажется, что в русском уме (языке) эта гибкость формы для выражения различных качеств действия не могла возникнуть предварительно, но только совокупно с выражением времени. Вот в каком отношении мысль ваша кажется мне преувеличенною и потому одностороннею. Правда, что без этого преувеличения ваша статья лишилась бы несколько своего блеска. Но зато она лишилась бы несколько и своей немецкой отвлеченности в изъяснении вашем о переходе ума от качества действия к категории времени — отвлеченности, которая если бы и была справедлива в отношении к процессу ума вообще, то все же несправедлива в отношении к образу мышления ума русского. Мысль человека русского идет не немецкими путями, как очень хорошо знает автор Луповицкий. Потому я думаю, что хотя бы и была постигнута вами настоящая система русского языка, но она до тех пор останется не дозревшею в вашем, а следовательно, и в нашем сознании неоконченною, покуда не примет самородной формы мышления. Я думаю, что, отыскивая эту форму истины, ум мыслителя еще более прояснит себе и самую сущность ее. Если же принять вашу мысль без того, что мне кажется в ней преувеличенным (то есть что в русском глаголе нет формы, непосредственно выражающей время, но понятие о времени только выводится из предварительного понятия о других качествах), тогда язык наш представится нам богаче других, но менее отличен от них в своем физиологическом устройстве. Не другой породы зверь, но существо той же породы, только в организме, полнее развитом. То смешение временных форм, которое вы замечаете в русском языке и почитаете исключительною его особенностью, кажется, принадлежит больше или меньше всем языкам. Немец, например, почти только в грамматике своей обозначает свое будущее вспомогательным werden[208], а в употреблении он почти всегда вместо будущего ставит настоящее: Morgen geh ich zu ihm, sage ihm das und das [209] и пр. Прошедшее совершенное на всех языках одинаково с причастием прошедшим, но так как в понятии прошедшего причастия или отглагольного прилагательного уже заключается понятие о времени, то не очевидно ли, что форма, обозначающая время, перешла не от прилагательного к глаголу, а от глагола к прилагательному, следовательно, в глаголе она самородная, а не выводная. К тому же, как вам известно, в коренном славянском языке была еще и другая форма прошедшего. В церковнославянском есть: виде , есть и видях , вядох и вядях и пр. Следовательно, русский современный язык только утратил одну из форм общеславянского языка (ибо и на других наречиях славянских, говорят, есть те же формы), а не по особенному процессу мышления составил свои формы. — 115 —
|