|
30 Н. Гартман 466 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Если вырвать его из этого контекста, сформулировать как нечто зависящее чисто от себя самого, то оно окажется искусственно изолированным, а основной феномен в нем — схватывание сущего — непонятным. Если его совершенно ввергнуть в принципиальное противоречие к эмоциональному опыту, то его оптическая функция в жизни также будет затемнена. Онтологически основополагающего противоречия здесь вовсе не существует. Действительное отличие познания от эмоционального опыта есть, скорее, отличие чисто структурное. Оно достаточно весомо, но не имеет формы резкой границы. Основополагающей в оптическом отношении является гомогенность структуры актов как некоего закрытого и живого целого. Общность трансцендентностей и одинаковость их направленности на реальный мир есть связующий и как бы унифицирующий момент в этой целостности. Как соотнесенность с миром познание есть вторичное и зависимое от других форм той же соотнесенности отношение. Где и как бы оно ни вступало в действие, оно вырастает из структуры эмоционально-трансцендентных актов, причем не как их продукт, но, пожалуй, как их потребность и дополнение. Его автономия есть автономия чего-то зависимого и несомого. Она имеет форму той же самостоятельности, что повсюду в мировом контексте характерна для образований более высокого порядка относительно образований более низкого: собственная закономерность в зависимости. Способ его выделения на фоне структуры актов характеризуется отбрасыванием эмоциональности как таковой, причем при сохранении тяжести эмоциональной данности. Схваченность и затронутость усту- ДАННОСТЬ РЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 467 пают безучастному «схватыванию», которое субъект осуществляет на дистанции к своему объекту; он освобождается от гнета актуального, и как раз благодаря этому гнетущий мир становится миром предметов. Но этот переход есть не резкое отграничение, а неуловимый, расплывчатый сдвиг. Только с точки зрения достигнутого результата он кажется пограничной чертой. Ибо укорененность объективного в формах эмоциональной данности остается не поднятой до света познания. Она исчезла в зрелом сознании предмета. Это создает для субъекта иллюзию некоей свободы познания, которой последнее не обладает ни в целом, ни в частностях. Исчезновение затронутое™, таким образом, фактически не снимает привязанности познания к жизненному контексту. Оно снимает лишь знание о ней. Даже в науке, где познание ставит себе собственные цели, которые как таковые действительно оставляют жизненно актуальное далеко позади себя, даже там все-таки остается обратная привязанность к первичной данности; а кроме того, и у движения науки вперед есть некое целеполагание, непрестанно напоминающее об этом фоне; ибо вновь и вновь имеют место эмоциональная актуальность, требования обстоятельств и практического интереса, которые вынуждают помещать в сферу схватываемости, и прежде всего в поле внимания, новые предметные области. — 217 —
|