|
Основная причина такой благотворной ограниченности заключалась в том, что антисемитские партии Франции, столь безудержно активные на внутренней сцене, не имели наднациональных притязаний. В конце концов, они были частью наиболее старого и наиболее развитого национального государства Европы. Никто из антисемитов не предпринимал всерьез попытки организовать «партию над всеми партиями» или захватить государство как партия в каких-либо целях, расходящихся с интересами партии. Несколько попыток coups d'etat, которые могли быть порождены союзом между антисемитами и высшими армейскими офицерами, были до смешного неадекватными и прозрачными по замыслу.[84] В 1898 г. 19 членов парламента были избраны благодаря антисемитским кампаниям, однако то была вершина, которую больше никогда не удавалось достичь и падение с которой было стремительным. В то же время это был самый ранний случай успеха антисемитизма как катализатора всех иных политических процессов. Данное обстоятельство можно увязать с отсутствием авторитета у Третьей республики, победившей очень незначительным большинством голосов. В глазах масс государство утратило свой престиж вместе с монархией, и нападки на государство уже не воспринимались как святотатство. Ранняя вспышка насилия во Франции являет удивительное сходство с подобным возбуждением в Австрийской и Германской республиках после первой мировой войны. Нацистская диктатура столь часто увязывалась с так называемым поклонением государству, что даже историки в какой-то мере предали забвению тот трюизм, что нацисты воспользовались полным крушением поклонения государству, которое по природе своей связано с поклонением князю, восседающему на троне благодаря милости Бога, и которое крайне редко встречается в республике. Во Франции еще за 50 лет до того, как в центральноевропейских странах было повсеместно утрачено почтение к государству, поклонение государству испытало много потрясений. Здесь нападать совокупно на евреев и государство было гораздо легче, чем в Центральной Европе, где на евреев нападали для того, чтобы подвергнуть нападкам правительство. Кроме того, французский антисемитизм настолько же старше своих европейских двойников, насколько старше эмансипация евреев во Франции, восходящая к концу XVIII столетия. Представители эпохи Просвещения, подготавливавшие Французскую революцию, презирали евреев и полагали такое отношение естественным делом. Они видели в евреях пережитки «темных веков», а также ненавидели их как финансовых агентов аристократии. Единственными открытыми друзьями евреев во Франции были консервативные писатели, которые осуждали антиеврейские настроения как «одно из излюбленных занятий XVIII в.».[85] Для какого-нибудь более либерального или радикального автора стало почти традиционным предупреждать о том, что евреи — это варвары, которые по-прежнему живут при патриархальной форме правления и не признают никакого другого состояния.[86] Во время Французской революции и после нее французское духовенство и французские аристократы присоединили свои голоса к общему антиеврейскому хору, хотя и по другим, более материальным причинам. Они обвинили революционное правительство в организации распродажи церковной собственности для того, чтобы оплачивать «евреев и торговцев, которым задолжало правительство».[87] Эти старые аргументы, каким-то образом сохранявшиеся в ходе бесконечной борьбы между церковью и государством во Франции, поддерживали насилие и озлобление, возникшие вследствие действия в конце столетия иных и более современных сил. — 58 —
|