жизнью -- моя миссия в Мариафельсе, кажется, выполняется не без успеха, -- я все же время от времени ощущаю подавленность: слишком уж длителен отрыв от нашей Провинции, вальдцельского круга, к которому я принадлежу. Учусь я здесь многому, очень многому, но от этого возрастает не моя уверенность и профессиональная пригодность, а мои сомнения. Правда, и мой горизонт расширяется. Что касается моей неуверенности, чувства отчужденности, недостатка в радости, в доверии к себе и других пороков, от которых я страдал особенно первые два года, проведенные здесь, -- то теперь я спокойнее. Недавно заезжал Тегуляриус, но как он ни радовался встрече со мной, как ни разбирало его любопытство повидать Мариафельс, он уже чуть ли ие на второй день готов был бежать без оглядки, так мучительно завладела им здесь угнетенность и ощущение чужбины. Поскольку же монастырь в конце концов являет собой достаточно огражденный, уютный мир, приверженный к духовности, отнюдь не тюрьму, не казарму или фабрику, я заключаю из этого переживания, что все мы в вашей любезной Провинции куда более избалованы и чувствительны, нежели сами об этом подозреваем". Как раз около того времени, когда было отправлено это письмо к Карло, Кнехт добился от отца Иакова, чтобы тот в кратком послании касталяйскому Ордену ответил утвердительно на известный вопрос; от себя же старый ученый приписал просьбу, чтобы "любимого здесь мастера Игры в бисер Иозефа Кнехта", удостоившего его privatissimum de rebus Castaliensibus{2_5_05}, оставили еще на некоторый срок в Марнафельсе. Разумеется, в Вальдцеле сочли за честь удовлетворить эту его просьбу. Кнехт, недавно сетовавший на то, что так далек от "сбора урожая", получил подписанное руководством Ордена и господином Дюбуа письмо с выражением признательности и — 358 —
|