|
Касталию, на ту ежегодную Игру в Вальдцеле, которая была столь омрачена смертью "сиятельства". Магистра Томаса фон дер Траве{2_5_06}, чьим преемником ему суждено было стать. Вообще, когда он обращался мыслью к тем далеким временам, особенно к студенческим годам и Бамбуковой роще, у него всегда было такое ощущение, будто он смотрит из холодной, голой каморки на просторный, озаренный солнцем пейзаж -- как на нечто безвозвратное, сохранившееся только как радужное воспоминание; такие раздумья, даже если они и не будили печали, вызывали картины чего-то очень далекого, иного, таинственно-праздничного, столь непохожего на сегодняшние будни. Но нынче, в этот ясный, солнечный сентябрьский день, с его сочными красками вблизи и нежными, голубовато-фиолетовыми, переливчатыми оттенками дали, во время этой радостной прогулки и бездумного созерцания, ушедшее в прошлое странствие показалось ему отнюдь не недосягаемым раем, -- нет, сегодняшняя прогулка походила на тогдашнюю, сегодняшний Иозеф Кнехт походил на тогдашнего, как родной брат, и все было опять ново, таинственно и столько обещало, словно минувшее могло вернуться и принести с собой еще много нового. Давно уже день и весь белый свет не казались ему такими легкими, прекрасными и невинными. Счастливое ощущение свободы и независимости опьяняло его как крепкое вино: давно он не испытывал этого ощущения, этой сладостной, восхитительной иллюзии! Он порылся в памяти и вспомнил час, когда это несравненное чувство впервые встретило преграду и его сковали будто цепями: это было во время разговора с Магистром Томасом, под его приветливо-ироническим взором. Кнехт вновь ощутил всю тягостность того часа, когда он потерял свою свободу: то не была реальная боль, жгучее — 211 —
|