Гуманитарное знание и вызовы времени

При этом Лаэрций благожелательно цитирует Эпихарма, который справедливость в своих диалогах представлял божественным законом, «чтобы страх посмертной кары за дурные поступки подкреплял его увещания о добрых».

Некоторые выводы

У Диогена Лаэртского есть, конечно, и многочисленные топосы, в которых излагается учение философов о душе, но, думается, уже и без них очевидно, что у нашего автора не только есть место философской теологии, но и что она артикулируется на разных уровнях, как просто, так и сложно, с очевидной целью, в том числе, чтобы охватить и индоктринировать как можно больший контингент читателей.

Что мы находим у Лаэрция, чего бы не было у его авторов? То, чем органичное целое больше части: эффект сверхаддитивности – качественно более полную, цельную, собранную картину ответов на вышепоставленные вопросы.

Следует также заметить, что при сравнительно небольшом количестве собственно теологического материала в учениях и мнениях философов посредством расположения текстов достигнут эффект, так сказать, теологизации всей книги, когда почти каждый философ либо сам трактует вопросы богословия, либо связанные с ними категории, либо через черту характера, поведения или через какое-либо событие в его жизни ярко выступает его отношение к ним либо их отношение к людям.

Важно отметить, что даже там, где Лаэрций прямо не называет богов, он говорит о вещах, которые с ними связаны, – о добродетели, например.

Таким образом, можно констатировать, что книга Диогена Лаэртского – это не только репрезентация истории античной философии в ее сути, как она представлялась образованному сознанию той эпохи, но и представление этой истории в виде философской теологии. Поэтому прочитав его труд, грек или лицо, знающее греческий язык, получали определенно выстроенное представление как о самих философах, их образе жизни, эпитоме их мыслей, концепций, теориях о природе человека, мира, так и о рациональных, не противоречащих другим концепциям учениях этих мыслителей о богах как высшей, лучшей, существеннейшей и важнейшей части мироздания.

Роман Перельштейн. Чудо и авторитет, или Опыт сердца. Памяти Г. Померанца

Близко я познакомился с Григорием Соломоновичем осенью 2010 г. И сразу понял, что знал этого человека и шел ему навстречу всю свою жизнь. Мы о многом успели поговорить, за что я ему бесконечно благодарен. Он оказал мне доверие, которое не так-то просто будет оправдать. В этой работе я ограничусь несколькими штрихами к портрету отечественного религиозного мыслителя, каким являлся Григорий Померанц.