|
Тень встает с трудом, борясь с собой, подходит к ученому. Первый министр . Смотрите! Он повторяет все его движения. Караул! Ученый . Тень! Это просто тень. Ты тень, Теодор-Христиан? Тень . Да, я тень, Христиан-Теодор! <…> Первый министр . Довольно! Мне все ясно! Этот ученый – сумасшедший! И болезнь его заразительна. Государь заболел, но он поправится. Стража! Входит капрал с отрядом солдат. Взять его! Ученого окружают. Доктор! Из толпы придворных выходит доктор. Министр показывает на ученого. Это помешанный? Доктор (машет рукой). Я давно говорил ему, что это безумие. Первый министр . Безумие его заразительно? Доктор . Да. Я сам едва не заразился этим безумием. Первый министр . Излечимо оно? Доктор . Нет. Первый министр . Значит, надо отрубить ему голову. Тень (вскакивает, шатаясь). Воды! Мажордом бросается к Тени и останавливается пораженный. Голова Тени вдруг слетает с плеч. Обезглавленная Тень неподвижно сидит на троне. Аннунциата . Смотрите! Министр финансов . Почему это? Первый министр . Боже мой! Не рассчитали. Ведь это же его собственная тень. Первый министр . Живую воду, живо, живо, живо! Министр финансов . Кому? Этому? Но она воскрешает только хороших людей. Первый министр . Придется воскресить хорошего. Ах, как не хочется. Министр финансов . Другого выхода нет. Шварц уже пережил несколько десятилетий советской власти, когда уничтожение инженеров (шахтинское дело), ученых-экономистов (Чаянов, Кондратьев), генетиков (достаточно назвать имя академика Н. И. Вавилова) сопровождалось не только раскрестьяниванием, т. е. уничтожением народа, но и ослаблением государства. Не случайно физиков-атомщиков и других ученых уже во время войны стали собирать по лесоповалам и отправлять в шарашки. Об этом роман Солженицына «В круге первом». Двойникам, теням потребовались носители знания. Сегодня тем более нет того социально-культурного феномена, который в духе прошлого века можно было бы назвать народом. Остались ностальгические мифы о народной мудрости. Но в мировой культуре по-прежнему существуют достижения русской мысли и русского искусства. И тем не менее носители творческой потенции были уничтожены. Более того, сами готовили свое уничтожение. Говорят, что большевики изнасиловали Россию и русскую культуру. Но все же, как мы видим, было не насилие, а добровольный отказ от собственного интеллектуально-творческого начала. Если вспомнить, что Лев Толстой, воплощение народной мудрости, «зеркало русской революции» (Ленин), требовал отказаться от церкви, от искусства, от книгопечатания, мы увидим в этом посыле великого писателя реальный факт хлыстовского безумия, приводящий к самокастрации . И это исступленное воспевание, скажем, в хорошем романе А. Фадеева «Разгром» неграмотного и диковатого, но героического мужика (Морозка) и обличение интеллигента (Мечик) стало парадигматическим для советского искусства. — 266 —
|