1 Я говорю "частично", поскольку иногда имеют место другие соображения. К примеру, некоторые ультра реалисты раннего Средневековья думали (по всей видимости, ошибочно), что необходимо отстаивать ультрареализм, чтобы отстоять доктрину первородного греха. 24 Тем не менее существует ряд аналитиков, склонных думать, что философские проблемы и теории есть лишь плод языковой путаницы. Важнейший среди них - профессор Гилберт Райл (род. в 1900 году) из Оксфорда. В статье "Систематически вводящие в заблуждение выражения" он приходит к заключению, хотя и неохотно, что задачей философа является "выявление источников повторяющихся неправильных конструкций и абсурдных теорий в языковых идиомах". Если последовательно придерживаться такой точки зрения, то мы придем, как мне кажется, к парадоксальному заключению, что задача философа есть уничтожение философии. А это гораздо более радикальный взгляд на задачи философии, чем тот, что отстаивает профессор Айер. Поскольку последний убежден, что существуют философские высказывания, и он, несомненно, верит в то, что у философии есть позитивная функция, хотя область ее применения сильно ограничена. Радикальная природа понимания философии профессором Райлом замаскирована или, во всяком случае, сделана более приемлемой его ориентацией на здравый смысл и "не бессмыслицу", подкрепленной обращением к "обыденному языку", "стандартному английскому" и так далее. Похоже, что "обыденный язык" становится главной судебной инстанцией для разбирательства философских споров. В результате исключается не только большая часть традиционной метафизики - чувственные данные и чувственные содержания также оказываются за бортом. Но что такое "обыденный язык"? Не существует такой вещи, как фиксированный "обыденный язык", и даже если бы он был, совсем не очевидно, что именно он является инстанцией для разрешения философских споров. Разумеется, верно, что 25 что-то не в порядке с теорией, которая явно противоречит простому человеческому опыту. Но вопрос заключается в том, не вырастает ли язык метафизики, как бы ни странны были его отдельные термины, из размышлений над этим опытом. И этот вопрос, как мне представляется, не достаточно продуман теми аналитиками, которые превозносят обыденный язык и на практике рассматривают деревенского почтальона как судью по философским предметам. Тщательно разработанным примером такого типа анализа является работа профессора Райла "Понятие сознания" (Лондон, 1949). Краткое упоминание об этой работе в рамках данной статьи было бы несправедливым по отношению к ее автору. Одна из основных задач книги - показать, что высказывания, с помощью которых люди обычно описывают психическую деятельность, могут быть объяснены без того, чтобы подразумевался картезианский дуализм. В книге много детальных и важных анализов. Здесь я хотел бы привлечь внимание только к одному направлению мысли. Абсолютно корректно, отмечает автор, говорить об университете (Оксфорда); но если иностранный посетитель после того, как ему покажут все оксфордские колледжи, попросит показать ему сам университет, его просьба будет означать, что он не понимает, как используется это понятие. Поскольку данный термин, хотя его использование совершенно оправдано, не обозначает предмет того же рода, как, допустим, термин "колледж Святой Магдалины". То есть существует здание (в действительности даже группа зданий), известное как колледж Святой Магдалины, но не существует сравнимого с ним здания под названием "университет". Сходным образом, хотя вполне правильно говорить о "сознаниях", не существует сознания самого по себе, вне определенной психической деятельности: этот термин не обозначает скрытую сущность. Очевидно, что подобная форма рассуждений выходит далеко за пределы простой критики картезианского дуализма как такового. — 11 —
|