|
Помимо дифференциации населения в соответствии с политическими, экономическими и т.п. характеристики существует общая закономерность, касающаяся половой и возрастной структуры популяции: негативистское восприятие социальных последствий развития HI-HUME технологий более выражено у женщин и лиц пожилого возраста. Однако гендерные (половые) различия явно стремятся к минимуму или даже исчезают, если речь идет о социально-этической оценке допустимости и/или желательности предродовой генетической диагностики на носительство серьезных генетических дефектов. Существенное влияние на эволюцию общественного мнения относительно генетических и репродуктивных технологий и, одновременно, их результатом является биоэтика. В масс-медиа и общественном мнении, – отмечают авторы обзора[58], –сложился образ профессионала-биоэтика – непредвзятого аналитика, способного быть судьей при решении любых социально-этических и правовых дилемм и коллизий, возникающих между общественностью, учеными, бизнесменами, государственными и политическими деятелями и проч. На самом деле они также вовлечены в политические события, как и все остальные заинтересованные стороны. Еще более серьезным фактором является рост финансовой и корпоративной зависимости экспертов-биоэтиков [Gilbert, 2001; Turner, 2004]. Второе осложняющее обстоятельство: прогностическая функция биоэтических комитетов, своеобразная игра на опережение» оказывается недостаточной. Биоэтическая экспертиза проводится post hos или к мнению биоэтических консультативных комитетов прислушиваются тогда, когда социальный конфликт переходит в острую фазу. Для постсоветского геополитического пространства важным представляется еще один вывод: биоэтические структуры функционируют относительно эффективно только в условиях развитого гражданского общества. А, следовательно, для социумов в переходной период биоэтика (эта мысль подчеркивается нами неоднократно) может играть не только конструктивную, но и деструктивную роль, поскольку действие всех описанных в предыдущем абзаце факторов риска многократно усиливается [Чешко, 2001; Чешко, Кулиниченко, 2004, Глазко, Чешко, 2007]. Проблемы социальной автономии предотвращения конфликта интересов становятся в этом случае жизненно актуальными, особенно в условиях политико-социальной нестабильности и экспорта технологий. Сфера биотехнологического бизнеса [Coates, 2000] имеет в Соединенных Штатах достаточно мощные организации, лоббирующих ее интересы[59]:
Однако внутри сферы бизнеса также наблюдается определенная политико-экономическая дифференциация. Если Организация промышленной биотехнологии США и крупные корпорации с самого начала заявляли об отказе от разработки технологий, которые можно счесть служащими реализации практической евгеники и необходимости подкрепления этого решения соответствующей правовой базой, то средний и малый бизнес именно такого разработки поставили в центр своих бизнес-планов. Таким образом, пионерские генно-0инженерные разработки оказались сконцентрированы именно в таких небольших фирмах, а не в крупных корпорациях. По нашему мнению тому есть еще одно не столько экономическое, сколько правовое и политическое объяснение. Деятельность небольших частных фирм легче уходит из под государственно-административного и финансового контроля и более оперативно реагирует на частные финансовые вливания. Поскольку в отличие от Манхэттенского проекта, генно-инженерная лаборатория – это относительно «малотоннажное» предприятие[63], усиление политического прессинга неизбежно приводит к внутренней эмиграции специалистов и финансовых потоков. По данным аналитиков Центра «Генетика и общество» большинство разработок таких фирм «имеют вполне приемлемые [с точки зрения этики] медицинские приложения» и при наличии соответствующей правовой базы не вызывали бы обострения социальной напряженности. В тоже время, не все такие фирмы публично заявили об отказе от проведения рискованных или спорных в социально-этическом плане генно-инженерных разработок. Одной из причин такого поведения может быть стремление закрепить свой возможный приоритет в случае изменения биополитической ситуации и общественного мнения. К тому же, хотя некоторые из них ввели в структуру своих фирм консультативные биоэтические комитеты, но, как считают некоторые специалисты, этот шаг был предпринят более в качестве элемента формирования публичного имиджа, чем реального изменения системы внутрикорпоративной стратегии поведения [Brower, 1999]. — 187 —
|