Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 2

Сознавая как нечто первичное свою греховность, все равно, сделано ли нечто плохое, или нет, Павел столь же непосредст­

1

венно и первично томится по святому миру, святому обществу, святому быту и особенно—по святой плоти. Можно повторить, это есть воплощение. Святое, но непременно конкретное, плот­ное, жизненное, во плоти. Зная в себе самом самую первооснову мира, самое хотение, самую волю к бытию, зная ее темноту, томительность и алкающую бедность, несмотря на ее мощь,— Павел находится в самой гуще рождающих корней бытия. Но именно потому, имея более чем кто-либо, право сказать о бы­тии худшее, что вообще может быть о нем высказано, питаясь непосредственно от источника мировой скорби, Павел однако видит, что корни бытия—благо, а не зло; что первобытная ночь хотения темна, но не восстает на свет, а ищет света, который имел бы силу просветлить ее; что стремясь излиться в мир, воля к бытию не себя утверждает и не себя хочет воплотить, а в се­бе—духовность, которой лишена, отвлеченные же понятия и лжедуховность, бессильную, опрокидывает. И потому корен­ной неправдою и существенной клеветою представляются ему обвинения во зле самой основы мира. Нет ничего более чуждого и враждебного Павлу, нежели дуалистические уклоны и всячес­кое манихейство, хотя именно он, более чем кто-либо, имеет поводов в своем собственном самочувствии соблазниться этою неправдою. Сознание собственной греховности, коренящейся в природе воли, поскольку эта последняя не освещена и не преображена; связь с миром, ощущаемая изнутри и потому непосредственно же дающая ощущение ответственности за гре­ховность мира; душевная боль, от невозможности проявить и осуществить желаемое, все эти дисгармонии заложены в самом строении личности, следовательно неустранимы измене­нием внешних обстоятельств и потому порождают безнадеж­ность и безысходность. Тут—все данные к простейшему реше­нию мировых вопросов,—и объявлению злом самой основы бытия.

Но, не видя света, не ощущая в себе, Павел видит его над собою, и этот свет,—правда не его,—сознается им за реаль­ность, которая может воплотиться в мировой воле, хотя вполне непостижимо, как это может быть. Иначе говоря, в разбира­емом имени, вера есть не добавочное качество, способное быть и не быть, а—необходимая сторона личности, и без веры такая личность просто не могла бы существовать. В этой пучине хотения вера есть то, что у большинства других конституций личности делает там разум.

Воля и вера—это в данном имени полюсы, между которы­ми распространяется все строение личности: другие стороны и элементы душевно-духовной организации могут быть тоже сильными, но в них нельзя искать характерного. Мало того, они имеют здесь значение служебное и потому в своей деятель­