|
Обычай является также одним из источников права или одним из его принципов. Он может иметь силу закона, но лишь тогда, когда не противоречит законам. Один (Un)Первый элемент перечисления (ноль, изобретенный гораздо позже, служит не для перечисления, а для счета). Может обозначать единицу (как один из элементов возможного множества; тогда мы говорим «один из…»), а также единственность (когда никакого множества нет, и мы говорим «один» в смысле «единственный»). Оба эти значения несовместимы между собой, хотя второе предполагает первое. Например, проснувшись среди ночи, я слышу бой часов – часы бьют один раз. При звуках удара я не могу сказать, который теперь час, – только услышав следующие удары или осознав их отсутствие, я понимаю, что теперь час ночи. Единственность – это единица без продолжения; множественность – совокупность единиц. Следовательно, единица первична, а единственность и множественность суть лишь ее частные проявления. Исходя из этого, можно заключить, что Парменид и Плотин были правы, однако это не так. Дело в том, что у нас нет никаких доказательств того, что эта первичная единица единственна (поэтому точно так же может быть прав Демокрит, сказавший, что атомы суть бесконечное множество единиц), ни даже доказательств, что эта единица действительно первична (она такова только в нашем сознании). С какой стати материя, которая мыслить не может, станет подчиняться этому принципу? Очень может быть, что изначально существовало бесконечное множество, неделимое ни на единицы, ни на существа и материю, – это были потоки и процессы. Тогда Один будет уже не принципом, а совокупностью всего этого – тем, что мы сегодня называем Вселенной. Одиночество (Solitude)Не то же, что изоляция. Находиться в изоляции значит быть отрезанным от остальных людей – не иметь ни знакомых, ни друзей, ни любимых. Это ненормальное для человека состояние, почти всегда переживаемое крайне болезненно и несущее угрозу самой жизни человека. Напротив, одиночество – обычное наше состояние. Но не потому, что мы не поддерживаем связей с другими людьми, а потому, что эти связи не способны разрушить наше сущностное одиночество, вызванное тем, что каждый из нас имеет собственное бытие и должен в одиночку жить той жизнью, которой он живет. «Жизнь и смерть сближаются в мире нашего одиночества», – сказал Рильке. Это происходит не потому, что на свете нет любви, и не потому, что каждый умирает одиноким, а потому что никто не может любить и умереть вместо нас. «Мы умираем в одиночку», – говорит Паскаль. Он, конечно, не имел в виду, что человек умирает, брошенный всеми (во времена Паскаля такое вообще было немыслимо: вокруг умирающего собирались священник, родственники, друзья). Он имел в виду лишь то, что никто не в состоянии заменить нас на смертном ложе. По той же самой причине человек и живет в одиночку – ведь никто не проживет за него его жизнь. Следовательно, изоляция есть исключение, а одиночество – правило. Такова цена, которую мы платим за право быть собой. — 288 —
|