|
щплинарные пространства культуры 275 видимое великолепие фасадов, то окажется, что имущественное рас-оение вЛондоне было более высоким, чем, например, в Париже, непре-шно сотрясаемом революциями в течение всего XIX столетия. Может вПъ колониальная политика позволила нажиться не только богатым, но повысить уровень жизни бедных по сравнению с другими странами? На i-жом деле Лондон вовсе не обеспечивал своей бедноте более высокий |уровень жизни, чем, скажем, в Париже. Как и все торговые города, он ^вскоре стал жертвой ориентации на международную торговлю. В отличие ^от Рима, постепенно складывающегося в течение столетий и являвшегося образцом для строительства городов в провинциях, с которой он был связан хорошими дорогами, Лондон вырос буквально на глазах одного поколения и за годы правления Эдуарда втянул в себя чуть ли не четверть населения страны. Его жители ели американский хлеб, носили одежду из австралийской шерсти и индийского хлопка. Все они были выходцами из провинций, но их приток в город необъясним промышленной революцией. Лондон не был промышленным центром, как Манчестер или Бирмин-гэм с их фабриками и верфями. Это был город купцов и банкиров. Что влекло в него бедноту? Рабочих мест не было, жизнь была дорогой, и поэтому явлнение притока в него огромного количества людей нельзя объяснить обезземеливанием крестьян и ростом фабрик и заводов. Рост больших городов выглядит каким-то бессмысленным, беспричинным процессом. Может быть люди уезжали с насиженных мест в поисках свободы от давления традиций и условностей, давивших на селянина? Это хоть как-то объясняет целостность города и относительное единодушие горожан, которых в столицах объединяет не классовое сознание, а желание независимости, стремление к зрелищам и развлечениям, которые дает город. В. Беньямин — величайший философ-турист начала нашего века отмечал индивидуализм жителей Лондона. Этому замечанию можно поверить. Но о чем идет речь? Вообще индивидуализм присущ буржуазному сознанию и составляет его родовой признак. Философия индивидуализма разрабатывалась не только в Англии, но во Франции и Америке. То-квиль охарактеризовал его, однако, не как идеологию, а как своеобразную психологию: чувство дистанции по отношению к другим и к массе. Речь идет не об изолированном индивиде — рыцаре разума, морального долга или веры и не о трансцендентальных субъектах науки, морали, религии, права и т. п. «Разумный индивид» Декарта, «Робинзон» Локка, «самодеятельное Я» Фихте и т. п. конструкции были не только продуктом размышлений за письменным столом, но имели место своего производства и в пространстве города. При этом можно предположить, что в процессе их реализации возникало нечто отличающееся от философских моделей, что в свою очередь приводило к корректировке этих моделей. Изменение последних также не объясняется исключительно логикой их — 252 —
|