Старообрядцы были и остаются последними носителями полноценной ортодоксальной христианской традиции, православной традиции и в догматическом, и в политическом измерениях. Отвергнув никоновские "новины", они сохранили верность той сакральной модели, которая была ядром полноценного православного мировоззрения. Они в полной мере осознали катастрофу десакрализации. И самые радикальные из них предпочли смерть и муки бытию в условиях "торжества сына погибели". Политическая программа старообрядцев была целиком и полностью отрицательной: в их понимании сакральных циклов истории не было места для имманентного оптимизма. Тысячелетнее царство было позади, вокруг и впереди – царство антихриста (или его провозвестников) *. Политическое измерение было десакрализировано и для греков, сербов, болгар и т.д., которые оказались под пятой турок, поскольку исламская государственность не имела ничего общего с православными представлениями о том, что такое "священная политика". Поэтому православные народы в контексте османской империи оказывались в отчужденном состоянии, отказываясь от соучастия в этой сакральности, вставая в мягкую или жесткую оппозицию ей. Точно так же и старообрядцы отказались служить режиму, системе, которая утратила связь с сакральным и шли с ней на жесткую конфронтацию, уходя в бега, гари, добровольное отшельничество. Были отчаянные попытки старообрядческих реваншей, заговоры и восстания. Например, восстание Разина было поддержано староверами, а спустя столетие та же ситуация сложилась и в отношении Пугачева. Особенно сильны были старообрядческие настроения в среде казаков, и шире, на периферии России. Однако староверы не вкладывали в эти проекты позитивного содержания: скорее, это были жесты отчаяния и выражение отчуждения от "антихристовой государственности". Экстравагантные политические проекты радикальных сектДесакрализация породила в русском обществе наряду с старообрядчеством сектантские движения – хлыстов, скопцов, духоборов, молокан и т.д. Как правило, у них не было собственных моделей политического устройства, и они в целом были солидарны с другими нонкоформными элементами, отрицающими духовную обоснованность послениконовской России. Альтернативные утопические теории "справедливого царства" были очень популярны в этой среде. Так, среди староверов была распространена легенда о Беловодье или Опоньском царстве, загадочной стране, лежащей "где-то на Востоке". Характерной чертой во всех описаниях Беловодья было наличие там полноценной иерархии – безнадежно "попорченной" в самой России и остальном мире. Как правило, речь шла о сохранности именно церковной иерархии – наличии епископов, но в некоторых редакциях основной легенды упоминалась и фигура "справедливого царя". Иными словами, симфоническая модель православного царства (объединяющая церковное и властные измерения) перешла из области исторического в область мифического, утопического. — 220 —
|