Философия кошки

Такой «клавесин», как кажется, получил и долгую жизнь, и довольно широкое распространение, если и через сто с лишним лет наш Петр I во время своего пребывания в Гамбурге тоже имел возможность заказать его для своей кунсткамеры.

Впрочем, куда большим живодерством на Руси грешили и до Петра. «А когда начал он подрастать, лет в двенадцать, – пишет о современнике Филиппа II, Иване Грозном, Андрей Курбский, – начал сначала проливать кровь животных, швыряя их с большой высоты – с крылец или теремов… а воспитатели льстили ему, позволяли это, расхваливали его, на свою беду научая ребенка.» Бежавший от царского гнева князь не уточняет, кто именно был жертвой забав будущего грозного государя, но ведь кошка – это самое первое, что приходит здесь на ум. От жестокости же по отношению к ней до свирепости, обращенной на человека, если и не один шаг, то во всяком случае не так уж и далеко, и стоит ли удивляться продолжению: «Когда же стало ему лет пятнадцать и больше, тогда начал он и людей бросать и, собрав вокруг себя толпы молодежи из детей и родственников названных сенаторов, стал разъезжать с ними на конях по улицам и площадям, скача повсюду и носясь неблагопристойно, бить и грабить простых людей, мужчин и женщин.»

Однако история имеет не только свою – не во всем открытую нам – логику, но и какие‑то свои загадочные извивы; вот и в завоевании кошкой Европы известную роль сыграли крутые повороты в развитии все того же христианства, которое когда‑то чуть не объявило ее вне закона. Если в католических странах наша героиня долгое время оставалась под подозрением, то утверждавшийся в ходе свирепых религиозных войн протестантизм обеспечивал ей то, что на дипломатическом языке принято называть режимом наибольшего благоприятствования.

Уже в покоях английского короля Карла I (не такого, кстати, и глубокого католика, если он в 1628 году посылал свои войска на помощь осажденным во французской крепости Ла‑Рошель гугенотам) жила кошка, которая, по глубокому убеждению венценосца, благотворно влияла на его судьбу. Он так боялся потерять любимое животное, что заставлял стражу ревниво охранять его. Но пришел срок и ставшая его талисманом кошка умерла. «У меня не будет больше в жизни удачи», – вот слова, приписываемые королю по этому печальному случаю. Будущее полностью подтвердило их, ибо уже на следующий день он был арестован, а несколько месяцев спустя ему отрубили голову.

Отчего именно изменилось отношение к ней – не вполне ясно. Может быть, оттого что приверженцы нового религиозного течения с гораздо большей трепетностью относились к соображениям экономической пользы (а экономическая полезность этого зверька не подлежала никакому сомнению, мы уже могли в этом убедиться). Может, оттого что им вообще было свойственно глубокое и искреннее уважение ко всякому – а значит, и к чужому – труду (трудолюбие же и добросовестность этого маленького верного помощника человека, как свидетельствуют уже приведенные здесь цифры, было достойно самой высокой похвалы). Может быть, просто оттого что любое новое течение мысли всегда отвергает символы враждебной ему идеологии… Так что судьба ее прибившегося к человеку рода оказывается вплетенной еще и в действие многих потаенных пружин европейской истории.